Фикция международного права
и реальность американского "рейха"

Он был героем...

Венец памяти




Общение

Разворачивается драматическая картина агрессии мировой олигархии против суверенных наций.

Деятельность Гаагского трибунала вызывает настолько много вопросов, настолько не соответствует элементарным представлениям о процедурах правосудия и понятиям о справедливости, что вполне закономерно все эти вопросы объединить: каким же образом под эгидой ООН мог образоваться "международный институт", которому вполне может быть дана квалификация "террористический"? Для ответа на этот вопрос сквозь напластования "политкорректности" необходимо увидеть смысл текущего периода мировой истории. Не погружаясь в длинные рассуждения по этому поводу, следует сразу сказать, что перед нами разворачивается драматическая картина агрессии мировой олигархии против суверенных наций.

Схватка с мировой олигархией дает истории новых героев и подвижников. Находясь на острие олигархической атаки против наций и государств, Сербия дает образцы героического сопротивления в таких личностях, как Слободан Милошевич и Воислав Шешель. Их мученическое служение своему народу в застенках Гаагского трибунала разоблачает человеконенавистнические планы "мировой закулисы". Этот термин, введенный русским философом Иваном Ильиным, становится ключевым для определения субъекта агрессии, угрожающего мировым цивилизациям, народам и культурам.

Мы вправе предположить, что "мировая закулиса" получила какую-то особую власть над институтами международного права, сделав кризис международного права более чем очевидным.

Философия позволяет выделить ключевые альтернативные в международно-правовых подходах, в самих подходах к понятиям права. Сегодня мы можем видеть разъединение некогда переплетенных линий европейской философской мысли, связанных с именами Канта и Гегеля. Кантовский подход предполагал рассмотрение индивида отделено от его социального окружения, от традиции, от нации и государства. Соответствующим образом строилось и представления о международном праве. Согласно Канту, человечество должно стремиться к всеобщему правовому гражданскому обществу и общему для всех общественному устройству. Им выдвинута идея "всемирного гражданского права", которое якобы установит вечный мир. Гегелевское учение о международном праве, напротив, опирается на представление о государстве как о ключевом правовом институте, для которого международные соглашения всего лишь являются внешним продолжением внутреннего права. Вечный мир отвергался Гегелем как нездоровая иллюзия.

Оба философа были далеки от тех плоских интерпретаций, которые превратили Канта в основателя доктрины "общечеловеческих ценностей", а Гегеля - в основателя доктрины "тоталитаризма". Только последние десятилетия европейской истории привели к тому, что "линия Канта" свелась к представлению, что мир населен независимыми индивидами, которые свободно кооперируются в народы, а те создают свободные федерации. В этом подходе государство исключается, а нация ставится ниже индивида - то есть, целое превозносится над частью. Причем нетрудно заметить, что такой парадокс, который изумил бы не только ученого-логика, но и мало-мальски вменяемого человека, распространяется вовсе не универсально, а в отношении только тех народов и государств, против которых направлено нечто, что называют "мировым сообществом" или "цивилизованным миром".

ХХ век отмечен масштабными философскими учениями, имеющими важное значение для понимания роли и места международного права. В то же время, ХХ век отмечен и фантастическими иллюзиями, которые превратили международное право в инструмент агрессии.

Зададимся вопросом, что остается от международного права за вычетом двусторонних межгосударственных отношений? Кажется, что не так мало - прежде всего международные организации, среди которых выделяются особенно значимые для судеб мира ООН и НАТО. Помимо этих поистине планетарных организаций, имеются и другие - например, Евросоюз и СНГ, ОБСЕ и ШОС и др. Каждая из подобных организаций - не только субъект правоотношений, но и целая правовая история. Так ситуация видится поверхностно - при рассмотрении в основном институциональной структуры межгосударственного взаимодействия. Кажется, что многосторонние соглашения играют важную роль, отражая многие аспекты международного права, и даже формируют некие "общепринятые нормы права".

Конкретно-исторический анализ говорит о другом. ООН - организация, созданная странами антигитлеровской коалиции и ставшая площадкой конкурентной борьбы сверхдержав и созданных ими коалиций стран. НАТО - военный блок, широко использованный для достижения политических и экономических целей США. Евросоюз - надгосударственное конфедеративное образование с неясными основаниями и перспективами, ОБСЕ - анахронизм времен советской борьбы за мир, превратившийся сегодня в своеобразную подрывную организацию, осуществляющую надзор за правами человека в пользу проамериканских сил. И так далее. Мы всюду видим вовсе не планетарный интерес и вовсе не равноправное сотрудничество.
Разного рода международные Конвенции до середины ХХ века служили одной цели: выработать некоторые правила, соблюдаемые сторонами, столкнувшимися в войнах и прочего рода конфликтах. Соответствующие нормы были необходимы, поскольку в условиях войны вести согласования позиций было крайне сложно, если вообще возможно. Они, как указывал еще в XIX веке Н.Я.Данилевский, были защищены только дипломатическим обычаем.

Международное право до середины ХХ века возникло и существовало как соглашения преимущественно послевоенного периода, фиксирующее новый "расклад сил". Образование ООН было продолжением этого естественного состояния: суверены договариваются о разделе мира. И пока суверенитет незыблем, не столь важен и фиктивный характер их договоренностей. Изменение ситуации тут же ликвидирует договор, а новая война разрешит, кто приобретет и кто потеряет при становлении нового порядка.
Согласно Гегелю, международное право вытекает из согласия суверенных воль и является лишь внешним проявлением внутреннего права государства. Действительно, международное право не знает законодательства, но состоит почти сплошь из договоров. Законодательство требует процедуры легитимации на национальной почве и составляется в борьбе политических сил, в рамках национальной политической культуры. Международный договор может быть расторгнут без всякой парламентской процедуры - одним росчерком пера. Так прекратили свое действие важнейшие договоры, отражавшие паритет вооружений между СССР и США, так умер принцип нерушимости границ в Европе.

В ХХ веке возникла фикция суверенитетов больших геополитических пространств - сателлиты признавались суверенами лишь для того, чтобы получить лишний голос в большой политической игре, в конкуренции великих держав. Гегелевское представление о международном праве как о долженствовании, а не о действительном праве, сначала реализуется в самом ярком виде, а потом деградирует до фарисейского обмана.

Один из самых значимых русских философов, Иван Ильин писал: "В XIX веке в Европе расцвела абстрактная и формальная юриспруденция, которая считалась только с положительным правом и не хотела слышать о естественном (т.е. верном, идеальном, совестном праве), в ней можно было найти лишь скудные намеки на социальную идею и бледные остатки христианской идеологии, причем то и другое считалось "субъективным и ненаучным"". Поражение права идеологией и устранение из него национальной традиции, жизни духа происходит именно через "научность" - возвышение параграфа над жизнью. В международном праве эта трансформация состоялась с некоторой задержкой - в силу столкновения различных идеологий и связанных с ними "научных" подходов к праву. Такого рода "научность" присутствует в хладнокровном цинизме Гаагского трибунала, в ужимках его постыдных процедур, в наглости его судей, в лживости его прокуроров.

Моментом рождения современного международного права стал Нюрнбергский процесс, где происходила имитация общего понимания странами-победительницами принципов установления вины и ответственности побежденной Германии. Очевидно, что правовые нормы придумывались на ходу и обращались к предшествующим событиям, лишая процесс всякой логики. Если бы победители действовали по праву победителя, то они бы следовали традиции - "горе побежденным". На практике так оно и происходило. Но суд над руководством гитлеровской Германии должен был создать иллюзию правового акта, карающего не волей победителя, а высоким принципом, ясным всякому человеку и принятым как очевидность любым государством послевоенного мира. Гитлеровских чиновников обвиняли в преступлениях против человечности, в пренебрежении правилами и обычаями войны. Но осудить их предполагалось не по военной традиции, не по уголовному праву стран, в которых совершались преступления, а в соответствии с некими "принципами гуманности". Символично, что гуманность была реализована казнью через повешение.
Стремительность Нюрнбергского процесса, в сравнении с множеством двусторонних договоренностей по послевоенному урегулированию, также указывает на имитационный характер его процедур и пропагандистском характере мероприятия. Во всех грехах войны должна была быть обвинена Германия. Собственные грехи стран-победительниц необходимо было срочно списать.

Вне всяких сомнений, ровно такую же задачу ставят и организаторы Гаагского трибунала. При этом они в затруднении: казнь была бы слишком очевидным зверством, а выпускать свои жертвы из застенков им не велят все те же "принципы гуманности". Смехотворность доказательной базы не дает возможности свершить суд скорый и правый. Поэтому процессы по бывшей Югославии затягиваются на годы, не в пример Нюрнбергскому. Но право силы и здесь должно восторжествовать, вновь прикрывшись гуманизмом и попирая ради фикции международного права представления о справедливости и профессиональной порядочности суда и обвинения.

Если не считать организаторов Нюрнбергского процесса мечтателями, то вполне логично предположить, что процесс был для них не средством правосудия, а средством пропаганды. Возникновение неких принципов, на страже которых, как оказалось, стояли все противники фашизма, должно было выделить группу стран, присвоивших себе право судить от имени этих принципов. Скрытая конкуренция вокруг ведущей роли в этом деле была конкуренцией за присвоение морального капитала победы над фашизмом.

В случае с Гаагским трибуналом также была предпринята попытка создать инструмент политической репрессии в отношении сил, так или иначе противостоявших натовской и американской агрессии против Югославии и Сербии. Эта попытка не увенчалась успехом, потому что мир ужаснулся войне в Европе. Никаких общезначимых принципов гуманизма, как оказалось, быть не может. Человечность понимается американскими агрессорами и их союзниками совсем не так, как большинством ответственных граждан европейских стран. Мир не принял американских "принципов гуманизма". Как не смог принять их и после Нюрнберга, вслед за которым на основе все тех же принципов разразилась Холодная война.

Иным мыслителям, а тем более политикам, будет трудно согласиться, что современное международное право возникло и реализуется как средство мирового господства или же как средство противодействия этому господству. Борьба за мировое господство, а вовсе не стремление к принятию общепланетарных решений с учетом мнения большинства государств, создает институт ООН. Не случайно этот институт подвержен деградации в связи с уходом противостояния двух сверхдержав - НАТО в арсенале средств господства более удобный инструмент, чем ООН. А в иных случаях уже и НАТО - слишком обременительный и сложный механизма для организации агрессии. Сложные международные процедуры могут быть отброшены. Агрессия США в Ираке потребовала создания марионеточного правительства, от имени которого проведен судебный процесс над Саддамом Хусейном и организована его казнь. В данном случае международный судебный процесс не был необходимостью, хотя в оккупации Ирака участвовали многие страны, а руководство этого государства было обвинено в преступлениях, вполне сходных с преступлениями гитлеровских нацистов. В войне против Ирака США не использовали традиций войны, рассматривая пленных как террористов, а не как солдат. Главу государства унижали как бандита. Тем не менее, все это подано как торжество "принципов гуманизма". Не удивительно, что в отношении американцев перестают действовать обычаи войны. Ведь они сами попирают эти обычаи.

Ярким примером фарисейского характера современного международного права являются многочисленные международные соглашения, связанные с борьбой с терроризмом. Причем, самым примитивным образом к терроризму относят оружие слабых - захват заложников. То есть угрозу убийства ни в чем не повинных людей рассматривают как преступление, а прямое уничтожение таких же людей бомбардировками в Югославии, Ираке, Афганистане - только как "непреодолимую справедливость" (или какое там еще название придумали для своих зверств американские стратеги?). Зверства чеченских банд в России и албанских банд в Косово к терроризму не относят, а участников сопротивления в Иране, Афганистане, Палестине называют террористами и бандитами с завидным постоянством.

Война НАТО против Югославии по замыслу американских стратегов во многом должна была повторить коалиционные действия против гитлеровской Германии и, вне всяких сомнений, отработать на практике аналогичные действия против Российской Федерации. В правовом отношении "разоблачения" международными организациями сербской политики полностью аналогичны "разоблачениям" политики России в Чечне. Оба прецедента связаны с ведением войны на уничтожение и провозглашением морального принципа, от имени которого должны быть уничтожена Югославия и Россия. Перенос пропагандистского инструментария в сферу права изобличают американскую стратегию в том, что она сама пытается приписать другим странам - в расистском замысле, который намереваются провести, фальсифицируя право.

Пересмотр всей системы международных соглашений после краха СССР отражает новую реальность, в которой у США уже больше нет сильного конкурента, мешающего завладеть фикцией международного права. Единоличное владение фикцией создает условия для манипуляции - европейская политика следует за американской, весь мир приводится к присяге абстрактному принципу, за которым стоит конкретный интерес властвующей в США секты.

Причем у секты имеется свой отряд пропагандистов даже в среде ученых, чьи труды признаются выдающимся вкладом в современную философию. Надо быть изощренным демагогом, чтобы на Всемирном философском конгрессе 2003 года заявить, что единственная сверхдержава способна отделять свои интересы от всеобщих интересов, но в то же время упование мира состоит в том, что данная сверхдержава "идентична со старейшей конституционной демократией на земле". Уповать должны, вероятно, страны, подвергшиеся "гуманитарным интервенциям" и "принуждению к демократии". Никто не возразил Юргену Хабермасу и не пристыдил его. Зато ученый получил одобрение и поддержку со стороны американских "гуманистов", провозгласивших также свое монопольное право на ядерный удар по той стране, которую США объявят агрессором.

Фальсификация права происходит с отрывом права от традиционных культа и культуры, от государства и нации. Право перестает пониматься как часть культуры государственного общежития, как продолжение моральных принципов, отраженных в религиозных представлениях многих поколений. Взамен традиции приходит умозрительный принцип - фактически набор звонких фраз и благих пожеланий. Фикция становится неопровержимой, поскольку ускользает из системы координат, в которой определена граница между истиной и ложью.

Выдающийся немецкий философ Карл Шмитт говорил, что правовые термины скрывают теологические смыслы. Более того, юридизм иногда становится своеобразной религией, формальной "научностью" фальсифицирующей смысл права. Американский протестант, оторвавшийся от традиций пиетизма и прочих локальных культов периода становления США, теперь уповает на сеть параграфов, известных даже не ему самому, а некоему юристу, некому специалисту по международному (или иному) праву. Этой маскировочной сетью американские агрессоры покрывают ветхозаветную секту своих правителей, навязывают фарисейский образ поведения всему миру.

Американский правящий слой свободен от какой-либо нравственной ответственности, поскольку считает свою "гражданскую религию" верхом совершенства - она не сковывает его ни в чем, она оправдывает его во всем. Универсальная юридическая теология навязывает эту моральную гегемонию иным цивилизациям, разрушая их культурные основы. Католик близок американской "гражданской религии" только тем, что католический приход может стать и все больше становится подобием протестантской секты - не только на периферии христианского мира, но и в Европе. Исламист ненавистен американскому сектанту тем, что опровергает универсальность его культового выбора - поклонение священному параграфу умозрительному принципу, тайной доктрине американской гегемонии. Ислам для американца - нечто абсолютно чужое и враждебное. Православный же для американского сектанта ненавидим вдвойне, поскольку изобличает его в обмане: универсальный юридизм противостоит христианскому мировоззрению с сатанинской ненавистью. Отпадение от христианского универсализма более всего обличается именно православной верой, православными народами, историей противостояния "латинства" и православия.

Обращаясь у еще одной идее Карла Шмитта, мы можем если не точно указать заказчиков Гаагских судебных профанаций, то хоты бы обозначить "подозреваемого". Шмит открыл одну из своих выдающихся работ чеканной формулой: "Суверенен тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении". То есть тот, кто способен в интересах спасения нации, государства, иного политического субъекта переступить через любой формализм и своей волей ввести чрезвычайные меры - вплоть до военных. Таким образом, по тому, кто принял решение о чрезвычайно положении, мы можем судить об "адресе" суверена. Кто был неформальным вдохновителем антисербской войны, организатором антисербских пропагандистских фальсификаций в течение последнего десятилетия ХХ века?

Кто вдохновил ООН на создание такого чрезвычайного института, как Гаагский трибунал? Можно сказать, что это США и Великобритания. Но разве народы этих стран принимали участие в подобных решениях? Разве они наделяли свои парламенты одобрять акты геноцида сербов? Разве между двумя народами этих государств был организован какой-то ментальный канал, чтобы согласовать антисербскую стратегию? Очевидно, нет. Но тогда мы не можем избежать уверенного вывода о том, что в антисербской стратегии, в организации "гаагской тирании" прослеживается присутствие некоей секты. Главным признаком этой секты является кровожадный расизм, главным инструментом - международное право.

Карл Шмитт утверждал: "Идеи господствующего государства становятся господствующими идеями на международном уровне". Это было ясно во все времена человеческой истории, поскольку слабые должны были склонять голову перед силой. Но заставлять искренне радоваться оккупации, считать ее высшим проявлением справедливости - это из разряда политических технологий современности, из разряда сектантского мракобесия.

Шмитт писал: "Наверняка можно считать, что народ только тогда завоеван, когда он без протеста воспринимает иностранную лексику и политические идеи, чуждые ему концепции права, в особенности международного права". Покорность "чужому" - это слом жизнеспособности "своего", но восприятие "чужого" как настоящего "своего", открытого с трепетом и восторгом - это шизофрения современного мира, навязанная ему тайной сектой мракобесов. Одно дело насильственное присвоение "политической прибавочной стоимости", другое - восприятие этого присвоения как свободного дара, приносимого на алтарь умозрительного принципа! В первом случае это покорность силе, во втором - сумасшествие, согласие на тотальную зависимость, несвобода не только политическая, но и ментальная.

Карл Шмитт разоблачал невозможность правового универсализма, пацифистскую проповедь которого вела Лига наций. И ставил проблему: что же создает формообразующий принцип для сосуществования различных по весу политических суверенов? Шмитт ввел понятие "рейх" в юридический дискурс, заявив, что вопрос не только в международных соглашениях, но также в пространстве, воле народа и политической идее. Политическое пространство обычно шире государственного, воля народа не всегда умещается политических границах, политическая идея всегда переступает их.

Культурно-исторические типы Н.Я.Данилевского, переместившиеся в сферу политики, становятся "рейхами" Шмита. Этот термин, рожденный под впечатлением германских триумфов рубежа 30-х - 40-х годов ХХ века сегодня малопригоден как правовой, но в то же время верно фиксирует альтернативу "гражданской религии" международного права с его фиктивным универсализмом. Он может отразить современную политику США - "американский рейх".

В свей конкретности американский рейх отличен от прочих "рейхов" истории и отмечен своеобразием политической идеи - идеи мирового господства без какого-либо культурного содержания. Это цивилизация без культуры, голое господство, тирания. Это цивилизация суеверного страха перед любым иным суверенитетом, иной культурой. "Гуманитарный принцип" здесь полностью вырождается в расизм секты, составленной мировой олигархией. В этой секте состоялся "конец истории", в ней истреблено понятие о ценности традиции, культуры, народа.

Фикция Евросоюза - замечательное достижение американской политики. Европейским счастьем стала оккупация Европы силами НАТО и добровольная уступка суверенитетов американской секте, шизофренически мечтающей обезличить весь мир и увидеть в нем лишь свое собственное отражение. Главным препятствием на пути утверждения этой фикции была Югославия. Война против Югославии, потоки всеевропейской клеветы на сербов и создание Международного трибунала - звенья одной цепи, разделы одного и того же сценария борьбы США за непререкаемое господство. Втянув европейские страны в коалиционные действия, США сделали их соучастниками преступления - развязывания войны в Европе, не спровоцированной никакими агрессивными действиями, кроме действий самих США.

Мультикультурная смесь народов, забывающих свои традиции, представляет собой стратегический выбор США для Европы. Если нет национальных границ, нет суверенитетов европейских наций, а есть только чересполосица разнообразных стилей жизни и свободное перемещение от одного культурного суррогата к другому, то Европой будет править только абстрактный правовой принцип. Уже не культура и традиция будут создавать право, а напротив, абстрактное право разрешать или запрещать тот или иной культурный выбор. Псевдофольклор как маргинальная субкультура разрешен, большой культурный стиль исторических наций - ни под каким видом! Ибо это тоталитаризм! История должна прекратиться, а мировая олигархия - употребить все достояние человечества. А там - хоть трава не расти!

Европейский союз образован не стремлением народов жить в одном государстве, а стремлением проамериканских сил в Европе приобщиться к глобальной олигархии, войти в расистскую секту ценой разрушения национальных суверенитетов. Одурачивание народов состоялось теми же техническими средствами, которые были осуждены в Нюрнберге, - геббельсовской пропагандой. Не случайно "Катынский синдром" поляков целиком и полностью повторяет нацистскую фальшивку о расстреле русскими пленных польских офицеров. Масштабная клевета на русских - то самое общеевропейское дело, которое готовится вместе с вторжением в Россию, если она вздумает сопротивляться американской гегемонии. А она пока не сопротивляется, сколь бы "суверенными" ни казались некоторые высказывания президента Российской Федерации.

Евросоюз и Гаагский трибунал замечательны тем, что вырваны из систем национального права и не имеют ровным счетом никаких оснований для разработки своих процедур - никаких, кроме чисто умозрительных, создаваемых к случаю и чрезвычайных. Право таким образом обращается в системный произвол - произвольное установление границ между добром и злом. Лишенный каких-либо корней в своем отечестве, евробюрократ должен возвыситься над любым государством и продиктовать ему высшие принципы бытия, среди которых важнейшее место связано с верховенством оторванной от какого-либо социума бюрократии. Убивший свою совесть "научностью" безликих параграфов судья-самозванец становится машиной убийства, устройством для пыток лидеров национального сопротивления. Международное право, офальшивленное мировой закулисой, обращается в жертвенный алтарь кровожадной секты, порабощающей мир силами американо-британского альянса.

Не удивительно, что международное право так и не доросло до полноценной теории. Вся теория сводится к концепции делимого суверенитета, которая позволяет американскому "рейху" вторгаться во внутренние дела других государств. Поэтому все современное международное право состоит из прецедентов, опровергаемых новыми прецедентами. Хаос выдается за сложность, и международная деятельность становится тяжким бременем, который бюрократия накладывает на нацию. Это бремя выражается в содержании невероятного количества дипломатов - лиц без внятного круга обязанностей и с огромными "представительскими расходами". Но более всего - в измене интересам собственного государства. Соблазн измены очевиден в дипломатической повседневности, а эксцесс измены замаскирован международным правом - хаотическим набором примитивных принципов, возвеличенных как последнее откровение цивилизации.

Международное право всюду терпит крах, если за ним не стоит идея мирового господства сверхдержавы. Именно эта идея и подкрепляющая ее сила создают иллюзию всеобщей выгоды от действия всеобщих правил. Нет нужды углубляться в анализ деятельности СНГ, ЕвразЭС, соглашений по ЕЭП, соглашений по антитеррористической деятельности и прочих мертворожденных бюрократических структур, где Россия надеялась сыграть роль регионального гегемона, но не нашла для этого убедительных аргументов. Бессодержательность деятельности всех этих международно-правовых "изобретений" раскрыта в их безрезультатности. Да и нет в России сатанинской секты, которая пошла бы по стопам американского рейха. Россия все же остается христианской страной и в муках ищет путей возрождения.

Следование давно опровергнутому реальной политикой принципу нерушимости границ в отношении непризнанных государств доводит ситуацию до полного абсурда: европейские демагоги считают, что независимость Косово ни в коем случае не может быть прецедентом для Приднестровской Молдавской Республики, Абхазии и Южной Осетии, но при этом попытки последних получить международное признание независимости прямо, будто бы, попирают суверенитет сложившихся государств. В то же время Косово было признано частью Сербии даже в условиях попрания всех принципов права, которые "мировая закулиса" навязывает суверенным государствам - в момент расчленения Югославии. А границы современной Молдавии и современной Грузии никогда не признавались тождественными границам прежних союзных республик СССР. Очевидный абсурд правовых аргументов в пользу отторжения Косово от Сербии, но сохранения Приднестровья в составе Молдавии, а Абхазии и Южной Осетии в составе Грузии, вновь высвечивает присутствие международной секты, в которой элементарная логика попирается мракобесным мифом. Двойной стандарт в данном случае свидетельствует как о безнравственности выносящих вердикты международных институтов, так и о том, что на самом деле никаких международно-правовых принципов не существует.

Верховенство международного права над национальным - это верховенство оккупанта, верховенство безнравственной силы, верховенство изменника над нацией, государством и гражданином. Реальный суверенитет нации не может признавать над собой никакого международного права. Это не значит, что международное право должно быть отменено. Оно лишь должно занять свое естественное положение в мире суверенных наций. Отменено должно быть "гаагское право". Признание его становится подчинением фикции, убивающей суверенитет и физически истребляющей народы. Фикция "гаагского права", "гаагской тирании" - это религия секты, догма мировой олигархии. Сопротивление этой секте и этой догме - долг национальных правительств.

28.02.2007

А.Н. Савельев

http://www.savelev.ru/article/show/?id=408&t=1
http://savliy.livejournal.com

Главная         Биография         Статьи            Акции           Искусство           Форум         Гостевая        Ссылки