Памяти Слободана Милошевича

Он был героем...

Венец памяти




Общение

Нельзя сказать, что такую развязку не ожидали. Когда суд топчется на месте, обвинение трещит по швам, а оправдательный приговор невозможен, как восход солнца на западе – в такой ситуации смерть обвиняемого является лучшим выходом для организаторов процесса. Так что смерть низвергнутого президента Югославии была закономерна – но требуется время, чтобы привыкнуть к известию, о которой взахлеб щебечут дикторы новостных каналов. Как и любое ожидаемое событие, развязка трагедии – сейчас, когда занавес опустился – в реальности оказывается совсем иной, чем в воображении.

Это почти ирреальное зрелище – на наших глазах ветшает риторика, распадаются в прах инвективы, и обвиняющие слова, как легендарное золото дьявола, оборачиваются пеплом. Официальные лица еще бубнят затверженный урок – «виновник распада Югославии», «преступления против человечества», но уже ясно, что срок применения этой словесной шелухи истек навсегда. Тот, кого так бешено травили, против кого были брошены все силы западной пропагандистской машины, на демонизацию которого потрачены миллионы долларов, ныне предстал перед иным, высшим судом. Для кого-то это – Божий Суд, для кого-то – Суд Истории. И так трудно, так неуверенно рождаются новые слова – омоченные слезами тех, кто оплакивает – ибо в этот момент плачут и ставят свечи на всех континентах; и забрызганные слюной беснующихся от радости – ибо в этот момент беснуются проклятые и проклинающие.

Бессмысленно сейчас вспоминать кровавую хронику распада прекрасной страны - хотя бы потому, что и Изетбегович, и Туджман умерли у себя дома, в окружении родных, при нотариусе и враче, а не в тюремной камере. Не стоит и перебирать подлинные и мнимые преступления усопшего, и потому, что безгрешных политиков не бывает, на каждом из них грязь, а на многих – кровь; и потому, что подлинный смысл завершившейся сегодня трагедии лежит в совершенно иной плоскости.

Если признать, что судьба и смерть Слободана Милошевича имеют бóльший смысл, нежели биография некого высокопоставленного чиновника – а не признать это невозможно, то смысл этот открывается нам не через правила политических игр, а через жуткое и очищающее зрелище средневекового моралите. И преображаются портреты, и биография превращается в житие – в житие, поражающее своей канонической завершенностью. Там есть все: необычное, одинокое детство с ранней серьезностью, искушения юности – и поражения в борьбе с искушением; восхождение на вершину и смертные грехи, среди которых на первом месте – грех гордыни и грех властолюбия; и, наконец – низвержение в бездну и искупление. Последние годы жизни – от 5 октября 2000 года до 11 марта 2006 – самые захватывающие, самые трагические, самые поучительные и самые важные. Каждым днем в тюремной камере, каждой схваткой с неправедным судом, каждым приступом сердечной, раздирающей грудь боли, каждой вспышкой отчаяния искупал президент Югославии один за другим свои грехи – пока не прервалось дыхание.

Предательство друзей и отречение союзников, лихорадка болезни и ложь обвинения, одиночество и непрестанные мысли о прошлом, духота камеры и тоска по родным – не из этого ли складывается терновый венец? Но даже если отбросить исторические ассоциации и неуместную сентиментальность, все равно замираешь в недоумении перед этим зрелищем: пять лет один человек сражался с беспощадной, отлично налаженной машиной, сражался, не надеясь на победу и не рассчитывая на пощаду; сражался, как гладиатор, обреченный на смерть калигулами нового Рима – но не слышащий сочувственных криков зрителей.

И победил в этом бою.

Убитый или замученный, он уходит не осужденным, он уходит несломленным.

Он уходит, оставляя после себя не тома наспех состряпанного дела, а легенду о правителе, надевшем мученический венец и искупившем великие преступления великим страданием – для романтиков; и великий урок – для прагматиков. Ибо судьба бывшего президента Югославии – предостережение всем, кто верит в самую возможность новых Мюнхенов, в возможность «договориться». Переговоры бессмысленны: войны New Age идут не на жизнь, а на смерть.

… На Балканах, с их фантасмагорическим прошлым и невероятным настоящим, родился некогда словарь о разных версиях событий, отсылающий нас не так к мозаике преданий, как лейбницевым возможным мирам. И хочется верить, что миры эти не есть лишь игра ума великого философа; что где-то в иным пространствах, в ином измерении реализована другая версия истории: там не было ни Дейтона, ни Рамбуйе, там нет Гаагского трибунала; там в 1991 ЮНА поддержала краинских и боснийских сербов, там были взяты Сараево и осажден Загреб; там существует Югославия, в которой объединены все сербские земли; Югославия, вооруженная С-300 и ядерным оружием, с которой вынужден считаться Запад. Где-то там, в ином мире, все живы, и министр обороны Ражнатович угощает чашкой кофе министра пропаганды Джинджича, а почетный пожизненный президент Слободан Милошевич присутствует при закладке новой церкви в Косово, из которого не уехал ни один серб, зато массово эмигрировали в Европу албанцы. И сердце сжимается: так могло быть, но здесь, на Земле, так не будет уже никогда.

Археолог приходит к кургану,
И находит в земле письмена,
Возвращая истории страны,
Возвращая царям имена.
Ни свидетелей нет, ни потомков,
Только слово из бездны веков
Прорастает травой средь обломков,
Как посланец сожженных миров.

Но история - лошадь по кругу,
От вечерней зари до утра,
И события смотрят друг в друга,
И миры догорели вчера.

Тем мирам - с их безумием старта,
С кратким мигом беспечной весны,
С их чернильной границей на карте,
И кровавой зарницей войны,
С президентами в мятых бушлатах,
И народною стражей из жен -
Всем непризнанным, стертым, распятым -
Мой им низкий и вечный поклон.

Вас сломили - ударами в спину,
Ваши храмы сравняли с землей.
Но однажды взойдет на руинах
Ваша правда травой молодой.

Улисс

Взято с сайта Српска.Ру ( http://www.srpska.ru/article.php?nid=4286&sq=19,237,273&crypt= )

Главная         Биография         Статьи            Акции           Искусство           Форум         Гостевая        Ссылки