Процесс против С.Милошевича.
Свидетели и свидетельства

Он был героем...

Венец памяти




Общение

Часть 1 – «Свидетели»

Мезяев А.Б. (1)

Судебный процесс против бывшего президента Югославии Слободана Милошевича в Гаагском трибунале начался в феврале 2002 года. Процесс в международном трибунале делится на две основные части – Обвинительную (во время которой представляет свои доказательства и своих свидетелей прокуратура) и Защитную (во время которой представляет своих свидетелей обвиняемый). Обвинительная Часть проходила с февраля 2002 по февраль 2004 года. Защитная Часть началась в августе 2004 года и на момент завершения данной рукописи (2) ещё продолжается. Вероятно, процесс продлится ещё несколько лет. (3)

Несмотря на то, что суд начинался как «процесс века», западные средства массовой информации очень быстро утратили к нему свой интерес. И это совсем не случайно.

Понятно, почему СМИ практически не освещают Защитную Часть процесса: на ней представляются убедительные доказательства невиновности С.Милошевича в тех преступлениях, которые ему приписываются. Однако интерес СМИ к процессу был утрачен значительно раньше – буквально через несколько недель после его начала.

Дело в том, что обвинение против С.Милошевича провалилось. Прокуратура не смогла убедительно доказать ни одного из 66 пунктов обвинения, главным из которых было обвинение в геноциде. Более того, вскрылись факты массовой фальсификации доказательств и представления свидетелей, дающих ложные показания.

Свидетели обвинения лгут безбожно. Лгут, не будучи загнанными в угол, как большинство лгущих свидетелей на обычных судебных процессах. В Гаагский трибунал свидетели приходят лгать. Конечно, делают они это по разным мотивам. Одни свидетели делают это из-за ненависти. Другие, возможно, искренне верят в то, что их «маленькая» ложь поможет наказать того, кого они считают главным виновником их личных бед. Третьи – за деньги и другие материальные блага. Есть свидетели, которые давали показания под принуждением. Но самая страшная категория свидетелей – это свидетели-сотрудники прокуратуры и настоящие преступники, которые творили свои преступления в Югославии и против Югославии. Это, прежде всего, боевики террористической организации ОАК (т.н. «Освободительной Армии Косово») и НАТОские генералы и шпионы, которые готовили и проводили агрессию против СРЮ. Впрочем, следует особо подчеркнуть, что агрессия стала лишь заключительной фазой гораздо более широкомасштабного преступления – спецоперации Запада по разрушению суверенного государства и оккупации его части.

Нагромождения лжи в показаниях свидетелей прокуратуры обусловили и особенности нашего изложения их показаний: для того чтобы понять, была ли представлена правда или ложь, следует оценить, во-первых, личность свидетеля и, во-вторых, существенные противоречия в показаниях свидетеля. Эта оценка была проведена на перекрёстных допросах С.Милошевича данных свидетелей, поэтому перекрёстным вопросам уделяется особое внимание.

Как юрист-международник считаю, что имеются серьёзные основания возбудить уголовные дела в отношении работников прокуратуры Гаагского трибунала за организацию заведомо незаконного ареста и фабрикацию доказательств. Это звучит невероятно – международный трибунал фальсифицирует доказательства. К сожалению, однако, это факт. К тому же он может показаться невероятным только для тех, кто мало знаком с работой институтов «нового мирового порядка». Если внимательно рассмотреть деятельность Гаагского трибунала в целом и его роль и место в политике «нового мирового порядка» столь активно проводимого Западом, всё становится не просто понятным, но и абсолютно логичным.

В октябре 2004 года в Гааге мне довелось участвовать в международной демонстрации протеста против данного трибунала. В шествии по всей Гааге – от здания парламента до Схевенингенской тюрьмы, где заключён С.Милошевич - участвовали представители многих стран, а представители из Сербии несли главный лозунг «Не дадим переписать нашу историю!», под которым и проходила вся демонстрация.

Первоначально мне показалось, что лозунг не слишком удачный, что можно было бы придумать что-нибудь посильнее. Однако чем глубже я изучал «дело» Милошевича и деятельность Гаагского трибунала в целом, тем больше я понимал всё значение это лозунга. Я понял, что отнюдь не расправа с непокорными лидерами, а именно переписывание истории – одна из главных целей трибунала и его хозяев. С отдельным человеком расправиться не сложно, но пока люди знают правду, на смену ему будут приходить всё новые и новые.

Поэтому необходимо вычистить память людей и представить им свою историю. Историю, от которой они будут ненавидеть самих себя. Историю, которая сама по себе оправдает приговоры Гаагского трибунала.

Именно поэтому, прежде чем мы начнём рассказ о процессе против Слободана Милошевича, необходимо сказать несколько слов о Гаагском трибунале в целом.

Первым вопросом, который следует рассмотреть, это вопрос о незаконности создания Гаагского трибунала.

Надо сказать, что создатели трибунала вполне осознавали его незаконность. Именно поэтому значительное число западных авторов бросилось «обосновывать» его законность. Действительно, если бы данный орган был бы создан на основе международного договора, никому бы и в голову не пришло исписывать сотни и тысячи страниц с обоснованием законности трибунала. (4)

Интересно, что первоначальный проект Статута Гаагского трибунала был подготовлен именно как проект международного договора. (5) Тем не менее, под предлогом, что подписание международного договора займёт слишком много времени, трибунал был создан резолюцией Совета Безопасности ООН. Читатель может счесть данную информацию излишней: так ли уж важно, как создан трибунал, договором или резолюцией? На самом деле, это вопрос принципиальной важности. И дело здесь не только в соблюдении буквы закона. Дело гораздо серьёзнее. Создание юридического органа путём подписания международного договора предусматривает учёт интересов всех его участников, в то время как принятие решения резолюцией СБ ООН основывается на желании всего 15 государств. О том, что создатели Гаагского трибунала сознательно стремились исключить всеобщее участие в принятии решения свидетельствует также факт, что вопрос не был представлен на обсуждении Генеральной Ассамблеи ООН – органа, включающего все государства-члены.

Первое судебное требование рассмотреть незаконность создания Гаагского трибунала было сделано на первом же процессе трибунала в 1995 году. Обвиняемый Душко Тадич подал жалобу по поводу юрисдикции трибунала, где, в частности, был поставлен вопрос о его законности.

Интересно, что в нарушение общих принципов права, трибунал сам рассмотрел вопрос о своей законности. Впрочем, здесь нечему удивляться, ибо как точно отметил Слободан Милошевич в первый день процесса над ним, трибунал не мог быть судьёй в своём собственном деле, (6) но он не запросил консультативное заключение главного судебного органа ООН – Международного Суда, так как прекрасно знал, что трибунал создан в нарушение норм международного права.

Ответ на жалобу Д. Тадича дали как судебная, так и апелляционная палаты трибунала. Обе палаты отклонили жалобу под надуманными предлогами, продемонстрировав, что трибунал не является независимым органом, и что он не способен (пусть и в критический для себя момент – опротестования основ его собственного существования) принять юридически безупречное решение.

Проблема законности трибунала встала и во время процесса над Слободаном Милошевичем. В самом начале процесса С.Милошевич высказал свою позицию о незаконности трибунала и передал весьма объёмный документ со своей аргументацией. Судебная палата в составе Р.Мэя, П.Робинсона и О.Квона вынесла своё решение по этому вопросу 8 ноября 2001 года. Судебная палата отклонила иск С.Милошевича простой ссылкой на предыдущее решение Апелляционной палаты по этому вопросу.

Конечно, независимо от данного решения С. Милошевич продолжает не признавать законность трибунала.

Даже если абстрагироваться от вопроса о незаконности создания трибунала, невозможно абстрагироваться от вопросов нарушений международного права в его деятельности. В самих основах деятельности данного института заложены грубейшие нарушения фундаментальных норм. Среди них следует назвать следующие:

1) Трибунал нарушает принцип разделения властей. Ни один суд в мире не принимает для себя свои собственные правила. Гаагский же трибунал сам принял для себя правила процедуры и доказательств и меняет их, когда ему заблагорассудится и без какого-либо контроля.

2) Гаагский трибунал нарушает принцип суверенитета государств, так как его юрисдикция поставлена выше юрисдикции всех государств мира. Без ясно выраженного согласия государств такое решение было принять невозможно.

3) Трибунал нарушает принцип презумпции невиновности. Это ярко демонстрируется, например, в праве судьи не передавать отдельные документы прокуратуры обвиняемому, и другие (См. правила 50, 53, 60, 66, 69, 70, 75. 79, 89).

4) Трибунал нарушает принцип запрета ретроактивного применения уголовного права. Об этом детально пишет французский юрист Ж.Вержес. «На первый взгляд, может показаться, что данный принцип Гаагским трибуналом соблюдён. В компетенцию трибунала входят преступления по уже существующим международным договорам. Кроме того, статья 24 Статута трибунала устанавливает, что не может назначаться наказание более тяжкое, чем лишение свободы и при этом должно учитываться уголовное законодательство бывшей Югославии. Однако подобный подход иллюзорен. Дело в том, что ни Женевские конвенции, ни Конвенция против геноцида и другие международные договоры не устанавливают конкретных видов наказаний. Далеко не всегда имеются соответствующие статьи в уголовных кодексах государств бывшей Югославии.» (7) Таким образом, трибунал может назначать любые наказания, которые ему захочется. Это грубейшее нарушение принципа законности наказания: любое наказание должно быть чётко закреплено в законе.

5) Применение секретных Обвинительных Заключений.

Российская Федерация публично высказывала свою позицию о том, что такая деятельность является незаконной. Представитель России резко критиковал деятельность трибунала, в том числе использование секретных обвинений. В ответ на это прокурор К. дель Понте, ничуть не смутившись, заявила (что ей Россия!) что «с юридической точки зрения всё в полном порядке и в соответствии как со Статутом, так и с «нашими правилами». (8) То, что это нарушает основополагающие принципы права, это неважно. Таковы, однако, «их правила»!

6) Торговля признанием вины.

Не менее впечатляющим является институт торговли признанием вины. Этот институт абсолютно неизвестен романо-германской правовой системе. Если бы скажем, в России или в Югославии стало известным, что прокуратура или суд предложили подсудимому нечто подобное, это квалифицировалось бы как преступление. В Гаагском трибунале – это обычное явление.

В Статуте трибунала нет никакого упоминания о возможности торговли. Данная норма была включена в Правила процедуры позднее. Судьи и прокуратура подправили Правила сами для себя. И если в принципе, институт торговли признанием вины существует в некоторых странах англо-саксонской системы (в первую очередь, в США), то практики создания судом правовых норм для самого себя не существует нигде! В любых правовых системах суд применяет право, но не создаёт его для себя в каждом конкретном случае.

Сущностью торговли признанием вины является то, что обвиняемый признаёт свою вину по одному из пунктов, взамен чего прокуратура обещает затребовать определённый (как правило, небольшой) срок тюремного заключения. Это конечно, не всё. Главное заключается в том, что обвиняемый подписывает документ о «сотрудничестве» с прокуратурой и должен выполнять все её требования. Как правило, главным требованием является дача показаний против других обвиняемых.

Важно отметить, что в этом случае даже не проводится судебный процесс. Сломленный таким образом обвиняемый признаёт все факты, как они указаны прокуратурой, как истинные. Впоследствии (без судебного разбирательства) эти факты используются как истинные в других делах.

Оба этих обстоятельства – «подписанты» и «истинные» факты сыграли важную роль в фабрикации прокуратурой доказательств на процессе против С.Милошевича.

7) Применение «фактов», полученных в других процессах. Что касается т.н. установленных «истинных» фактов, то раз установленные в одном деле факты, суд рассматривает их в других делах без доказательства или пересмотра. Гаагский трибунал разработал для себя целую систему «установленных» фактов. На одном из процессов прокуратура предложила суду в качестве установленных и истинных список из 270 фактов. Среди них, например, такой «факт», что «проект создания «»Великой Сербии» имеет длительную историю» или «что С.Милошевич поддерживал идею этнических чисток» (процесс против Галича). Немало таких «фактов» было принято и в «деле» С.Милошевича.

Перед самым началом процесса по боснийской фазе прокурор Найс напомнил, что Апелляционная палата трибунала в деле против Тадича уже постановила, что армия боснийских сербов действовала под контролем Союзной Республики Югославии. (9)

По этому поводу профессор права из Югославии Коста Чавошки верно квалифицировал ситуацию: Гаагский трибунал «судит историю». (10)

Одним из ярчайших и убедительнейших доказательств незаконной деятельности трибунала является его предвзятость. Гаагский трибунал не является независимым и объективным органом. Более того, он участвует в сокрытии от расследования и наказания реальных преступников. А это уже преступление! Оказание помощи в сокрытии преступлений во всех правовых системах рассматривается как преступление.

В летописи преступлений Гаагского трибунала особой страницей является решение прокуратуры не начинать расследование действий, совершённых НАТО во время их многомесячных бомбардировок Югославии.
О том, что происходило во время агрессии НАТО против Югославии хорошо известно. Существует немало публикаций, рассказывающих об этом. Имеются официальные документы правительства Югославии, представленные в Международный Суд ООН.

Но, наверное, никто не сможет рассказать об этом лучше, чем сам президент независимой страны, подвергшейся самой жестокой агрессии со времён Второй мировой войны. В первые дни начала процесса против него, Слободан Милошевич говорил о преступлениях НАТО:

«Вы всё делаете для того, чтобы превратить жертвы агрессии в виновника, чтобы легализировать преступление ваших работодателей. А я могy вам с уверенностью сказать, что этим преступлением нельзя легализовать совершенные ими преступления, хотя прикрытие преступления преступлением очень частое средство, к которому прибегают преступники. Преступления НАТО никогда не будут легализованы в глазах моего народа. ПроНАТОвская власть в Сербии может бесконечно служить полученной задаче - только обвинять и только унижать Сербию. Но она не говорит от имени народа и не имеет на это права. Весь народ знает, что эта власть не говорит от имени народа. Первое, самое большое преступление - это сама агрессия, которая является преступлением против мира_ А преступления против человечности совершались с 24 марта 1999 года, когда НАТО напала на Югославию, и вплоть до сегодняшнего дня. Во всех странах НАТО большая антисербская и антиюгославская пропаганда с целью замять массовые преступления против гражданского населения.

Поэтому в большинстве стран отсутствовали правдивые сообщения о преступлениях, совершенных в Югославии. По своей интенсивности и военной силе агрессия против Союзной Республики Югославии является крупнейшей в мире после Второй мировой войны. Она была предпринята альянсом 19 наиболее развитых стран, в совокупности в 676 раз экономически более мощных, чем Югославия.

Бесконечно более мощная в военном отношении, чем Югославия, НАТО не выбирала свои жертвы. Страдали дети, женщины, старики, больные, роженицы, тяжелые больные, колонны беженцев, журналисты и операторы на рабочем месте, земледельцы на полях, продавцы за прилавками магазинов, пассажиры в автобусах и поездах, прохожие на мостах. Разрушены и повреждены целые жилые кварталы, центры городов. Сделано всё в соответствии с заявлением (вы читали в газетах) о том, что Сербию надо вернуть в каменный век. Из общего числа убитых гражданских лиц 30 процентов составляют дети, из общего числа тяжело раненных гражданских лиц дети составляют 40 процентов. Я говорю сейчас только о гражданских лицах. Бомбардировки поставили под угрозу около 100 тысяч рожениц, а также жизни новорожденных, некоторые из которых рождались даже во время налётов. Один миллион триста тысяч учащихся начальных и средних школ были во время бомбардировок лишены учебы. Все гражданское население, особенно дети, подвергались повседневным стрессам из-за непрерывных круглосуточных бомбардировок, что вызывало душевные травмы и другие психические нарушения, которые могут сказываться до конца жизни. Более половины пострадавших в Косово и Метохии составили граждане албанской национальности.

Именно для их защиты якобы была совершена агрессия, которую ее исполнители называют гуманитарной интервенцией. Вскоре вы увидите, как это выглядело. Агрессоры действовали, грубо нарушая положения статьи 2 Устава ООН, без согласия Совета Безопасности. Был грубо нарушен Устав ООН и действия осуществлялись без согласия Совета Безопасности. Помимо прочего, были нарушены Женевские Конвенции о защите жертв войны 1949 года. и Дополнительный протокол N2 к этой Конвенции 1977 года, Международные Пакты о гражданских политических правах, и об экономических, социальных и культурных правах 1966 года и другие международные договоры. Кроме международных конвенций, НАТО нарушила и положения своего собственного устава, согласно которому она является оборонительной, региональной и оборонительной организацией, которая может действовать только на территории своих государств-членов. Агрессией против Югославии нарушены конституции и законы большинства стран-членов НАТО, согласно положениям которых запрещено осуществление таких видов вооруженной агрессии. Правительство Союзной Республики Югославии подало жалобы в Международный Суд и связи с агрессией НАТО, отметив, что НАТО нарушила обязательство запрета использования силы против другого государства, что участие в обучении, вооружении, и финансировании террористической организации в Косово представляет собой нарушение принципа невмешательства во внутренние дела других государств, что нападениями на гражданские цели и убийством тысяч женщин, детей, стариков нарушено обязательство избегать жертв среди гражданского населения. Кстати, вы увидите, что гражданские цели были главными целями НАТО. (11)

Только перечисление жертв агрессии НАТО против Сербии заняло у С.Милошевича несколько часов. Однако И вот Гаагский трибунал отказывается не только судить виновных, но даже расследовать (!!!) преступления НАТО.

Те, кто готовил агрессию против Югославии, прекрасно осознавали её преступность. Они это признают сами. Так, бывший министр в администрации Клинтона Дж.Рубин так описывал разговор госсекретаря США М.Олбрайт и министра иностранных дел Британии Д.Кука. «Кук сказал, что у него имеются проблемы с юристами, которые сомневаются в законности применения силы (против Югославии) без санкции ООН. «Наймите других юристов» - было ответом Олбрайт».(12)

Можно долго и подробно доказывать, почему Гаагский трибунал не начал расследование преступлений НАТО. Но, пожалуй, всё расставляет на свои места одна фраза, высказанная пресс-секретарём НАТО Дж. Шеа 15 мая 1999 года – в самый разгар НАТОвских бомбардировок Югославии. Он заявил: «НАТО – друг трибунала. Это страны НАТО, которые оплатили работу трибунала и позволили ему встать на ноги. Мы являемся его главными финансистами...» (13)

Что ж, думаем, что читатель понял, с деятельностью какого института ему предстоит познакомиться.

А теперь, собственно о процессе против Слободана Милошевича.

Данный процесс представляет колоссальный интерес для историков. Именно здесь, на процессе С.Милошевича происходит самая бескомпромиссная битва между истиной и той «историей», которая должна быть написана заново.

В настоящей статье мы рассматриваем только Обвинительную Часть процесса. Мы проанализируем показания, касающиеся дестабилизации ситуации в Югославии и её разрушении, особо рассмотрим показания о спецоперации Запада по подготовке агрессии блока НАТО. Но в первой статье цикла мы представим не столько сами свидетельства и «доказательства», а самих свидетелей. Не будем заранее объяснять, почему. В конце статьи это станет ясно каждому. Сейчас лишь прошу читателя поверить мне на слово – без рассмотрения самих свидетелей не понять ни их показаний, ни того, что является главным объектом рассмотрения настоящего цикла – процесса против Слободана Милошевича.

Свидетель Агим Зекири. (20 и 21 февраля 2002 года).

Показания А. Зекири, 49-летнего фермера из Селины сводились к следующему. 25 марта 1999 года в его деревню вошла югославская армия и начала поджигать жилища. Жители бежали в горы. Свидетель был избит и провёл в больнице несколько недель. Вся его семья была убита. Целью его показаний было «доказательство» того, что сербская армия, подчинённая Милошевичу, действовала против гражданского населения. Однако показания свидетеля Закири были столь неправдоподобными, сбивчивыми и непоследовательными, что постепенно, шаг за шагом, С.Милошевичу удалось поставить свидетеля в такое положение, когда он просто не смог больше лгать.

Из стенограммы перекрёстного допроса:

«С.Милошевич: Господин Зекири, после вашего возвращения в Косово вы вернулись в свою деревню?
Свидетель: Да, я вернулся прямо домой.
С.Милошевич: И вы нашли свой дом?
Свидетель: Я нашёл свой дом сгоревшим. Они сожгли все дома, за исключением двух домов. И все сохранившиеся дома ... мой дом ... ой, я извиняюсь, нет, мой дом не сожгли. Было несколько домов, которые не были сожжены. Другие дома, лучшие дома деревни все были сожжены».
[…]
«С.Милошевич: Вы сказали, что видели членов ОАК в деревне. Сколько их было в вашей деревне?
Свидетель: Я не знаю точного числа. У нас почти не было членов ОАК. Они просто проходили через нашу деревню.
С.Милошевич: Но сколько членов ОАК проходило через вашу деревню?
Свидетель: Я не понимаю, что вы имеете в виду.
С.Милошевич: Вы сказали, что время от времени, вы помогали ОАК. Более того, вы были старостой деревни. Мой вопрос: сколько было их в вашей деревне?
Свидетель: Это были просто люди, проходившие мимо. Они шли из Большой Круши, Малой Круши, они проходили через нашу деревню, через Селину. Я не знаю их...
С.Милошевич: Но вы сказали, что вы помогали им.
Свидетель: Мы давали им еду, они проходили дальше.
С.Милошевич: Как вы передавали им еду?
Свидетель: Через некоторых людей, живших в нашей деревне.
С.Милошевич: Вы сказали, что вы лично помогали им. Каким образом?
Свидетель: Мы не помогали им, просто мы давали одежду, еду.
С.Милошевич: Вот эта еда или одежда... Это ведь может помочь вам ответить, сколько их было.
Свидетель: Я не знаю. Ну, что я могу сказать... Может быть, двести или триста человек.
С.Милошевич: Таким образом, ваша деревня помогала или поддерживала подразделение в составе двухсот или трёхсот членов ОАК. Вы уверены, что их не было больше трёхсот?
Свидетель: Нет, не больше.
С.Милошевич: Таким образом, максимум триста, как вы утверждаете?
Свидетель: Да, это минимум.
С.Милошевич: Значит, минимум триста?
Свидетель: Да».

В течение первого дня перекрёстного допроса свидетель постоянно путался в своих показаниях, отвечал невпопад и с трудом завершил свои показания. Самое интересное произошло утром следующего дня. Прокуратура просто … сняла неудачного свидетеля. Конечно, просто так она снять его не могла, поэтому потребовалась «спецоперация»…

Утром в самом начале заседания слово попросил прокурор Найс.(14)

«Прокурор Найс: Ваша честь, мне бы хотелось сказать несколько слов перед тем, как продолжится перекрёстный допрос. Сегодня ночью нам сообщили о том, что были трудности с переводом на албанский язык. Как результат ... вне сомнения ... . Косовские албанцы говорят на диалекте, который, возможно, очень отличается от того албанского языка, на котором говорят албанские албанцы. Необходимо разрешить эту проблему, но на данный момент, я думаю, что необходимо привлечь внимание суда, обвиняемого и амикус куриа на пару потенциально важных ошибок, сделанных вчера во время перевода. Я не знаю, есть ли у вас уже вчерашняя стенограмма... . На странице 88, во время моего допроса, слова свидетеля были переведены, что он был «счастлив увидеть грузовик». Слово «счастлив» является неправильным переводом слова «зхур», что на самом деле является названием города. Таким образом, там, где сказано, что свидетель был счастлив, он этого не говорил. Это, конечно, может иметь определённое воздействие на его показания.

Судья Мэй (15) : Почему бы вам не спросить его на передопросе, что он имел в виду?
Прокурор Найс: Ваша честь, конечно, это можно сделать, но обвиняемый должен знать, какие есть трудности. Когда его спросили о травмах, которые он получил, на странице 91, свидетель сказал, что он был избит и, в частности, что его били по почкам. И сейчас здесь, в Голландии он находится на диализе, пока ожидает дачу своих показаний. Но это, опять-таки, не попало в текст стенограммы.
Судья Мэй: Данный вопрос будет рассмотрен. Существует запись и если, действительно, имеются ошибки, они будут исправлены.
Прокурор Найс: Большое спасибо.
Судья Мэй: Верно ли, что свидетель должен получить сегодня медицинское лечение?
Прокурор Найс: Сегодня после обеда.
Судья Мэй: Хорошо. Значит, мы должны закончить с ним быстро. Пожалуйста, пригласите свидетеля.

(Продолжается перекрёстный допрос свидетеля Зекири)
С.Милошевич: Я хочу вас спросить следующее: «Не кеми ба измет». Что я сделал? Что я делаю, когда я говорю это?
Свидетель: Я не уверен. Знаете, я сейчас на диализе. Я не могу сказать.
С.Милошевич: Тогда я скажу вам. На албанском языке «Не кеми ба измет» означает, что я выражаю вам чувства гостеприимства, радушия. Я приветствую вас в своём доме. Эти слова на его языке, на его диалекте, на албанском, который использует свидетель. И в переводе было сказано: «Я помогал им», имея в виду свои отношения с ОАК. Это не вопрос разницы диалектов, это были умышленные действия переводчика смягчить...
Судья Мэй (отключает микрофон): Нельзя делать такие заявления. Мы рассмотрим этот вопрос. У нас есть запись. Сейчас мы слышали, что свидетель находится на диализе. Мы должны быстро закончить.
С.Милошевич: Я могу продолжать?
Судья Мэй: Да.
Свидетель: Не могу вам больше ничего сказать. У меня свои проблемы и мои страдания. Я больше не ничего не могу сказать. Я не спал всю ночь с моими проблемами.
Судья Мэй: Господин Зекири, вы чувствуете достаточно хорошо, чтобы продолжать давать свои показания?
Свидетель: Нет, совсем нет. Совсем. Я не могу обсуждать это. У меня свои проблемы.
(Судьи совещаются)
Судья Мэй: Господин Зекири, если вам будут заданы вопросы в течение 10 минут... Мы дадим господину Милошевичу время для этого. Сможете вы справиться с этим?
Свидетель: Нет. Пожалуйста, пожалуйста, извините меня.
(Судьи совещаются)
Судья Мэй: Господин Милошевич: Мы прекращаем ваш перекрёстный допрос. Господин Зекири, благодарим вас за ваше прибытие в международный трибунал для дачи показаний. Вы свободны.
(Свидетель покидает зал суда)
С.Милошевич: Прежде всего, я хочу сказать, что только что проведённая операция недопустима. Эти действия по изъятию свидетеля, который дал неудачные показания, и который говорил неправду...
Судья Мэй (отключает микрофон): Следующий свидетель!»

Что ж, нетрудно понять, что произошло. Достаточно попытаться установить логическую связь между путаницей в показаниях в первый день, отказом давать дальнейшие показания на второй день, непонимание свидетелем своего собственного языка, «проговорка» прокурором Найсом о разнице между собственно албанским и «косовским» албанским языками и, наконец, приезд простого крестьянина на лечение в Голландию (да ещё и такое сложное и дорогостоящее, как диализ!). Не станем комментировать действия тяжелобольного Зекири. Его мотивы, не вдаваясь в их моральную и законную обоснованность, понятны. Действия же прокуратуры, в комментариях, пожалуй, и не нуждаются.

* * *

Особую категорию представляют из себя так называемые засекреченные свидетели. Имена таких свидетелей неизвестны, лица – скрыты, голос – подвергается искажению. Кто прячется за ширмой, старательно установленной перед залом, где находится публика – неизвестно. За ней, как это иногда бывает можно догадаться, порой скрываются крупные политические деятели (включая президентов!), региональные партийные и государственные функционеры, военные, как утверждают – люди из близкого окружения С.Милошевича… Но иногда за этой ширмой появляются некто, кого и показывать на белый свет просто страшно… Потому их лица и скрывает черная ширма….

Свидетель К-5 (24 и 27 мая 2002 года).

Показания свидетеля К-5 начались весьма необычным образом.

Из стенограммы судебного заседания:

«Судья Мэй: Свидетель К-5, для того, чтобы вы поняли своё положение в этом суде. Мы видели те показания, которые вы, предположительно, должны дать. Кое-что из них может послужить основанием для начала уголовного преследования против вас. Ваше положение следующее. Вы можете возражать, в соответствии с правилами, делать заявления, которые могут повлечь возбуждение против вас уголовного дела. Однако суд может в определённых обстоятельствах обязать вас отвечать. Это будет решением суда. Но любые показания, которые вы дадите в принудительном порядке не могут быть использованы как показания против вас при расследовании тех действий, которые вы совершили, кроме случая дачи ложных показаний.»

Свидетель К-5 оказался одним из самых «ярких» свидетелей процесса. Безусловно, поверить в то, что этот свидетель был доставлен в международный трибунал и что он давал свои «показания» против Слободана Милошевича, крайне трудно. Но факт остаётся фактом. А потому, необходимо быть готовым к удивительному.

Из стенограммы судебного заседания:
«С.Милошевич: У вас имеется статус защищённого свидетеля, не так ли?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Из чего состоит ваша защита. Какую форму имеет эта защита?
Свидетель: Я не понимаю вопроса. Повторите его, пожалуйста.
С.Милошевич: Я спросил вас, из чего состоит ваша защита? Защита, которая, как вы сказали, вы получили.
Судья Мэй: Вы поняли вопрос?
Свидетель: Нет, я не понял вопроса.
Судья Мэй: Вы должны разъяснить, господин Милошевич.
С.Милошевич: Что вы получили в качестве защиты как защищённый свидетель? Какая защита была вам дана?
Судья Мэй: Мы знаем, что такое защита, потому что было сделано распоряжение на этот счёт. Это не вопрос для свидетеля.
Свидетель: Нет необходимости защищать меня, потому что я пришёл сюда по своей воле. Я могу смотреть за собой. Я сам пришёл сюда, чтобы назвать всех тех сербских преступников, которые сделали эти вещи. Поэтому я пришёл сюда. Мне не нужна никакая защита. Я сам могу за собой смотреть. Потому что я ничего не сделал из этих вещей. А другие сделали, как я сказал ранее. Я стал изгоем для своей семьи, соседей, друзей и для всего общества. Поэтому я сюда пришёл сказать правду.
С.Милошевич: Хорошо. Теперь мне непонятно, господин Мэй, в свете того, что только что сказал ваш свидетель, что он не нуждается ни в каких защитных мерах, почему тогда он получил эти меры…
Судья Мэй (отключает микрофон): было распоряжение, чтобы он имел защиту. А сейчас переходите к другому вопросу.
С.Милошевич: В своих письменных показаниях вы говорите, что вам ничего не было обещано взамен за дачу показаний. Верно ли это?
Свидетель: Я не хочу отвечать на этот вопрос.
С.Милошевич: Это ваша обязанность отвечать на мои вопросы, независимо от того, хотите вы или не хотите.
Свидетель: Повторите вопрос.
С.Милошевич: Вы, действительно, утверждаете, что вам ничего не было обещано за ваши показания?
Свидетель: Я сам ничего у них не просил. Но они обещали мне некоторые вещи. И мне была обеспечена безопасность и защита от суда как свидетелю.
С.Милошевич: Хорошо. И что «некоторые вещи» означают?
Свидетель: Они обещали мне … Я ничего не просил, но … Я пришёл по своей воле… Суд предложил мне…
С.Милошевич: Хорошо. Что?
Свидетель: Я больше ничего не скажу по этому вопросу.
С.Милошевич: Кроме защиты, которую вам дали, если вы будете давать показания, предлагали ли вам ещё что-нибудь? Деньги или что-нибудь в этом роде?
Свидетель: Не деньги. Хорошо. Они дали мне сигареты. И они дали место, чтобы спать, и еду. (…)
[Звук отключается. Сказанное в это время в стенограмму не включается.]
С.Милошевич: Вы сказали, что вам обещали «некоторые вещи», и это зафиксировано в стенограмме. Не могли бы вы конкретно перечислить те вещи, которые вам были обещаны?
Судья Мэй: Он уже всё сказал. Он сказал, что … . Предлагалось ли вам что-нибудь ещё?
Свидетель: Нет, они ничего мне не предлагали. Я уже сказал. Еду комнату, деньги на сигареты, ничего больше. И безопасность…
[Звук отключается. Сказанное в это время в стенограмму не включается].
[…]
С.Милошевич: Господин Мэй, я хочу узнать от свидетеля, что он ответит на мои вопросы. Мне не интересно знать, где он живёт, и идентифицировать его личность. Свидетель сам говорит в своих письменных показаниях, что он является вором, пьяницей и полицейским информатором. Он просто уголовник. (К свидетелю): Объясните мне, пожалуйста, как вы начали давать показания представителям трибунала?
Свидетель: Я уже сказал, что я пришёл сюда по доброй воле. Меня никто не принуждал.
Судья Мэй: Вопрос был: Как вы начали давать свои показания трибуналу в первый раз.
Свидетель: Как я уже сказал, я сам дал свои показания. Я пришёл в трибунал сам.
Судья Мэй: Нет, до этого. Вы дали свои первые показания в октябре 2000 года.
Свидетель: Да.
Судья Мэй: Сейчас скажите, как вы дали свои первые показания. Кто пришёл первым к вам, или вы пришли к кому-то?
Свидетель: Я сам с ними связался. Присутствовал Красный Крест. Мы пришли … я не хочу называть город, и там я им сообщил и дал всю необходимую информацию.» («Синдром осведомителя»?)

Слободан Милошевич не случайно задаёт эти вопросы. Человек, который много лет работает полицейским осведомителем, за деньги, а иногда, как он сам признал, за сигареты, и здесь даёт показания, наверняка, не «за просто так». По крайней мере, получение сигарет взамен за дачу нужных показаний, уже признано.
С. Милошевич вскрывает ряд существенных противоречий в показаниях свидетеля. Примечательна помощь Мэя.

«С.Милошевич: В ваших письменных показаниях вы упоминаете имена многих албанцев, ваших соотечественников, которые, якобы, были осведомителями полиции. Верно ли это? И верны ли эти имена?
Свидетель: Я не знаю, о каких именах вы говорите.
С.Милошевич: Имена, которые вы указываете в своих письменных показаниях. Если хотите, я могу зачитать эти имена.
Свидетель: Я не знаю, кто их убил. Я сказал, что слышал об этом, но никогда этого не видел. Но я слышал, что они убивали людей. Я не знаю, правда это, или нет.
С.Милошевич: Вы утверждаете, что боялись мести ОАК, а также мести албанцев. Почему?
Свидетель: Я не боялся ОАК, потому что люди из ОАК забрали меня и держали меня в течение трёх дней. Про меня говорили, что я сделал кое-что, но я этого не делал. Это сделали другие люди. Это сделала сербская полиция. И поэтому я пришёл сюда, чтобы сказать правду. Сказать, что я сделал, и что я не сделал. Меня никто не запугивал. Ни ОАК, ни кто-нибудь ещё. Я сюда пришёл сказать правду.
С.Милошевич: Пожалуйста. Это сказано во втором параграфе, в самом начале ваших письменных показаний. Вы говорите это сами: «Я не мог более жить в Урожеваце, потому что боялся мести ОАК, а также других албанцев.» Итак, вы боялись мести ОАК и мести албанцев. Сейчас же вы говорите совсем другое. Можете вы объяснить это?
Судья Мэй (прерывает): В своих показаниях в 2000 году он это сказал. Сейчас уже 2002 год. Верно ли свидетель К-5, что вы в одно время боялись репрессалий?
Свидетель: Не от ОАК. Раньше я боялся. Я боялся других людей, которые распространяли слухи, что я сотрудничал с организацией «Чёрные руки». Поэтому люди из ОАК забрали меня и держали у себя в течение трёх дней. Если бы они хотели убить меня, они могли это сделать. Но они меня не убили, потому что они знали, кто я.
Судья Мэй: Очень хорошо. Время для перерыва. Объявляется перерыв.»

Личность свидетеля столь «ярка», что становится, фактически, основным объектом рассмотрения на перекрёстном допросе.

«С.Милошевич: Верно ли, что 24 апреля 1992 года муниципальный суд Урожеваца приговорил вас к четырём месяцам тюрьмы по статье 165 Уголовного кодекса за кражу?
Свидетель: Нет, это неправда.
С.Милошевич: Хорошо. По крайней мере, судебные документы имеются… Верно ли, что 9 мая 1994 года, это документ номер К-604/92, муниципальный суд Урожеваца приговорил вас к трём месяцам тюрьмы, за грабёж. Верно ли это?
Свидетель: Нет, не верно.
С.Милошевич: Хорошо. Верно ли, что 5 марта 1997 года, это документ номер К-1161/92, муниципальный суд Урожеваца приговорил вас к трём месяцам тюрьмы по статье 174 за кражу автомобиля. Верно ли это?
Свидетель: Нет, и это не правда.
С.Милошевич: Обвинялись ли вы в тяжком грабеже в 1997 году? Это документ 15588/87, по статье 165 Уголовного кодекса?
Свидетель: Это неправда.
С.Милошевич: Хорошо. В 1989 году, это документ номер 27889, статья 135 Уголовного кодекса Косово. Обвинялись ли вы по этой статье или нет?
Свидетель: Нет, ничего не знаю об этом.
С.Милошевич: Хорошо. Имеется также обвинение против вас в тяжком грабеже, это документы 519853/821, 620, 613, 553, 535 в 1990. Опять по статье 165 – тяжкий грабёж. И по статье 173 за кражу автомобиля. Таким образом, десять тяжких грабежей и одна кража автомобиля. Что вы можете сказать об этих обвинениях против вас?
Свидетель: Я ничего не знаю об этом. Я знаю только, что Митич и Чёрный сожгли все другие здания. Я знаю, что ОАК сказала сделать это.
Судья Мэй: Пожалуйста, не отклоняйтесь от темы, свидетель К-5.
Свидетель: Что касается обвинений, это неправда.
С.Милошевич: Были ли вы обвинены, имеется отчёт об уголовном деле по статье 165, опять - за тяжкий грабёж и десять грабежей в 1990 году, а затем в 1991 году, также тяжкий грабёж. так ли это? Скажите просто да или нет.
Свидетель: Нет.
С.Милошевич: В 1991 году, опять, тяжкий грабёж. Что вы знаете об этом?
Свидетель: С 1999 года я работал на Митича, поэтому я ничего об этом не знаю.
С.Милошевич: Знаете ли вы что-нибудь об уголовных делах против вас за грабежи, это дела: 199, 286, 317, 334, 335, 390, 397, 415, 416 – все в 1991 году?
Свидетель: Нет, ничего не знаю.
С.Милошевич: Совсем ничего?
Свидетель: Да, ничего.
С.Милошевич: Помните ли вы, как вы украли автомобиль? Это дело номер 17… 781/91.
Свидетель: Нет, нет. У меня есть свой автомобиль дома. У меня есть машина, мне не надо ничего красть.
С.Милошевич: 1992 год, опять статья 165 – тяжкий грабёж, дело номер 155/92. Знаете ли вы что-нибудь об этом?
Свидетель: Нет, я ничего не знаю.
С.Милошевич: Вы ничего не знаете об этом. И как насчёт уголовного дела номер 683/92, по статье 174 Уголовного кодекса? Что-нибудь известно вам об этом?
Свидетель: Нет.
С.Милошевич: Известно ли вам о решении прокурора о выдвижении против вас обвинений?
Свидетель: Нет, я ничего не знаю.
С.Милошевич: Знаете ли вы что-нибудь о деле против вас, связанным с нанесением тяжких телесных повреждений?
Свидетель: По этому делу я был признан невиновным.
С.Милошевич: Вы сказали, что находились в тюрьме девять месяцев.
Свидетель: Да, в 1995 году я провёл девять месяцев в тюрьме, и Азем Халити и Байгора были вовлечены в это дело.
С.Милошевич: Это другое дело. Это дело о нанесении вами тяжких телесных повреждений. Это было позднее. Известно ли вам что-нибудь об обвинении по статье 220 параграф 1 в 1993 году? Или это также неправда?
Свидетель: Да, это также неправда.
С.Милошевич: Скажите, известно ли вам что-либо о деле по статье 168 Уголовного кодекса, это документ номер 341, 1995 год?
Свидетель: Я не знаю. Я работал на Митича в то время. Всё, что я делал, это было по приказам Митича.
С.Милошевич: Я спрашиваю вас, верно ли, что совершили эти уголовные действия. Крали вы или нет?
Свидетель: Я говорю вам, что я работал на Митича. И крал я по приказам Митича, а не для себя.
С.Милошевич: Хорошо, мы ещё вернёмся к этому. Помните ли вы уголовное дело, возбуждённое против вас по статье 54, параграф 2 – покушение на жизнь и здоровье, уголовное дело 585, 1997 год?
Свидетель: Нет.
С.Милошевич: Вы не знаете. Каким образом, все эти уголовные дела против вас, которые я перечислил, являются неизвестными для вас?
Свидетель: Я уже сказал, что с 1990 года я находился в подчинении у Митича. И это было тогда … за эти вещи …эти события произошли.
С.Милошевич: Вы не ответили на мой вопрос. Почему вы боялись мести ОАК и мести других албанцев?
Судья Мэй: Он ответил на вопрос.
Свидетель: Я боялся…
Судья Мэй (прерывает свидетеля): Нет необходимости отвечать.»

Однако уголовное прошлое свидетеля – это ещё не всё. Яркость личности К-5 дополняется новыми штрихами. Теперь стало абсолютно ясно, почему эту личность засекретели.

«С.Милошевич: В своих письменных показаниях вы всё время упоминаете, что постоянно употребляли алкоголь. Верно?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Для человека, который постоянно употребляет и находится в зависимости от алкоголя, вы имеете очень хорошую память.16 Не так ли?
Судья Мэй: Вы должны задать вопрос таким образом: «Оказал ли влияние алкоголь на вашу память, в отношении данных событий?»
Свидетель: Я пью не очень много алкоголя. Может быть, стакан, пару стаканов. Я не алкоголик. Я пью по случаям, с друзьями.
[…]
С.Милошевич: На странице 8, параграф 2, вы говорите: «Потом мы втроём сели и выпили». Затем: «Я был немного пьян в ту ночь, потому что Драган продолжал платить за мою выпивку». Страница 9, параграф 4: «В 10 часов я пришёл в «Националь» и мы выпили». На странице 9 параграф 7: «Мы остались там и пили». Та же ночь, параграф 8: «Мы пошли в наш ресторан, мы выпили по парочке каждый и затем ушли». Страница 10, параграф 4: «Мы пришли туда, смотрели телевизор и пили». Страница 11…
Судья Мэй (отключает микрофон): Да, да, мы слышали то, что вы сказали, и он дал своё объяснение. Давайте двигаться дальше.
С.Милошевич: Страница 13, параграф 4: «Они нас видели этой ночью и мы вернулись домой, пьяные.» и т.д. и т.п. Нет ни одной страницы, где бы вы не упоминали, что вы пили алкоголь или что вы бы не были пьяны. Таким образом, вы не являетесь алкоголиком.
Судья Мэй: Он уже сказал об этом. Он всё объяснил.
[…]
С.Милошевич: Вы сказали, что после поджога магазина вы провели ночь в машине, припаркованой рядом и спали до 5 или 5.30 утра. Верно?
Свидетель: Что вы имеете в виду? О чём вы говорите?
С.Милошевич: Вы сказали, что после поджога магазина вы провели ночь в машине, которая была припаркована рядом. Вы сказали также, что вы спали до 5 или 5.30 утра.
Свидетель: Я не помню.
С.Милошевич: Хорошо. Тем не менее, это сказано в ваших письменных показаниях.
[…]
С.Милошевич: Вы ограбили чайную около мечети. Что вы украли из чайной?
Свидетель: Приказ был от Митича. Мне показали фотографию этой чайной. Там были нарисованы бойцы каратэ. Рядом был магазин и компания. Митич считал, что все эти компании финансируют ОАК, и сказал мне сжечь эти компании, финансирующие ОАК.
С.Милошевич: Мой вопрос был: что вы украли из чайной?
Свидетель: Они мне дали ключи. Митич дал мне ключи. У него было 50 ключей. Я использовал эти ключи и вошёл в чайную. Попробовал первый ключ, второй, десятый. А затем я сделал фотографии и принёс их Митичу.
Судья Мэй: Свидетель К-5, украли ли вы что-нибудь? Это был вопрос.
Свидетель: Нет.
С.Милошевич: Хорошо. В ваших письменных показаниях сказано другое. Свидетель помнит все виды виски, которые он пил, но не помнит важных вещей. Например,… (к свидетелю) Скажите, когда вы отправили вашу семью на железнодорожную станцию, чтобы она уехала из города?
Свидетель: Я не помню.
С.Милошевич: Примерно. Скажите нам примерно.
Свидетель: Я не знаю, я не знаю, я не могу помнить. Как я могу сказать вам что-то, если я не помню. Вы потом обвините меня во лжи.
[…]
С.Милошевич: Когда вы осуществили эти операции? Взрывы и поджоги домов? Назовите, пожалуйста, конкретные даты.
Свидетель: Я не знаю, когда. … Это было в 1999 году. Было… эти вещи, о которых я говорил вам ранее в 1998 году, и эти дома Агима и Издри Бекири и других, были в 1999 году, как я сказал, не было сделано мной, а сербской полицией.
С.Милошевич: На странице 24 вы говорите, что вы были пьяны. Вы помните, что вы пили в тот раз?
Свидетель: Да. Мы пили бренди. Они все пили, и я пил вместе с ними. Это правда.
С.Милошевич: Хорошо. На странице 26, последний параграф, вы говорите, что Митич сказал вам, чтобы вы позаботились о Юсуфе. Когда это произошло?
Свидетель: Я вам уже сказал о датах. Я не помню. Это было в 1999 году.
С.Милошевич: В не помните даты, несмотря на то, что вы помните то, что, будучи очень пьяным, как вы сами признаёте, и Митич позвонил вам около 13 часов, что Мусса и Халити приходили к вам в 10 часов. Верно?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Когда это произошло?
Свидетель: Я не знаю.
[…]
С.Милошевич: На странице 19, последний параграф, вы говорите: «Мы начали пить «Джонни Уолкер виски». Таким образом, вы помните сорт виски, но не помните ни одной важной даты, касающейся ваших показаний, как устных, так и письменных. Как это возможно?
Судья Мэй: Не отвечайте на этот вопрос.»

Последний, впрочем, впрочем, наверное, уже и лишний штрих к портрету свидетеля и его «показаний», поставил амикус куриа Михаил Владимирофф. Свидетель показал, что после избиений он находился в больнице, лечился от полученных травм, и даже имеет на этот счёт подтверждающий документ.

«М.Владимирофф: Что говорилось в документе о ваших телесных повреждениях?
Свидетель: В документе говорилось, что меня пытали, и что я перенёс травму.
М.Владимирофф: Содержал ли этот документ упоминание о тех телесных повреждениях, которые были вам нанесены тушением сигарет о ваше тело?
Свидетель: Я был… я порезал себя разбитой бутылкой. Я не мог … избежать этого.
М.Владимирофф: Боюсь, что это не ответ на мой вопрос. Были ли обнаружены на вашем теле повреждения, оставшиеся от тушения сигарет?
Свидетель: Нет, они не жгли меня сигаретами. Нет. Никто не жёг меня сигаретами. Меня били.
М.Владимирофф: Вы понимаете, что вы дали такие показания? Что о ваше тело тушили сигареты?
Свидетель: Я не помню. Может быть, кто-нибудь, и жёг меня. Я не знаю.»

* * *

Свидетель Мартин Пниши. (29 и 30 августа 2002 года).

Суть показаний свидетеля Пниши, бывшего автоинспектора, а ныне фермера, заключалась в следующем. Осенью 1998 года танки Югославской армии дислоцировались рядом с деревней Мейя, в которой проживал свидетель. В апреле 1999 года в Мейе были убиты пять офицеров. После этого некоторые жители деревни пришли в его дом для того, чтобы укрыться там. Позднее свидетель был вынужден покинуть свою деревню вместе с другими её жителями, и перебрался в соседнюю деревню. Через несколько дней свидетель вместе с женой вернулся в свою деревню для того, чтобы проверить скот. Утром началась стрельба. Через некоторое время двое солдат вошли в дом. С ними находился некий Коле Дузмане из Кореницы.

Полицейский сказал свидетелю, чтобы он уходил оттуда, потому что они собираются сжечь его дом. Свидетель утверждал, что двое солдат разговаривали на русском языке, и заявил, что он уверен, что они, действительно, были русскими. Позднее Пниши услышал радиосообщение на сербском языке к одному из русских, в котором спрашивалось, взяли ли они человека по имени Гьелуш Коле. Они сказали, что его надо уничтожить. Пниши сказал, что, вероятно, солдаты спутали Гьелош Коле с именем Коле Дузмане. После этого солдаты отправили Коле Дузмане по направлению к дому брата Пниши. Вскоре свидетель услышал выстрелы из дома своего брата. Затем дом был подожжён. Свидетель утверждал также, что из окна третьего этажа своего дома он видел, как на значительном расстоянии полицейские расстреляли несколько человек. Через 19 дней нашёл тело Коле Дузмане на кухне дома своего брата.

Из стенограммы судебного заседания:

«С.Милошевич: В своих показаниях вы упомянули якобы произошедшую атаку на деревни Неч, Смолица и Доброс. Атакой вы называете конфликт между полицией и армией с ОАК?
Свидетель: А как ещё я могу это назвать? Мы находимся в наших деревнях, а сербская армия атакует нас.
С.Милошевич: Пожалуйста, объясните, почему вы называете конфликт между полицией и армией, с одной стороны, и ОАК, с другой стороны, как атаку на деревню?
Свидетель: Это была атака на деревню, потому что ОАК никогда не ходила из Косово в Сербию, и не нападала там на деревни. Они находились вокруг своих домов, защищая свою собственность. Вот так это было.
С.Милошевич: Очень хорошо. Известно ли вам о том, что Косово – это так же территория Сербии. И нет никакого смысла в том, чтобы ходить из Косово в Сербию, потому что Косово – и это и есть Сербия.
Судья Мэй: Это риторический вопрос.
С.Милошевич: Вы же бывший полицейский. Если речь идёт о группе террористов, стреляющих в полицейских, в армию, в гражданских лиц, в сербов, в албанцев... считаете ли вы что это их право? Потому что они живут на этой территории? Потому что все эти бандиты действуют на той территории, на которой они живут?
Судья Мэй: Это всё аргументы. Свидетель просто описывает, что с ним произошло. Что касается характера конфликта, то по этому вопросу мы сами примем решение.
С.Милошевич: Господин Мэй, вы можете принять решение, что сегодня понедельник. Разве вы не видите, что этот конфликт между полицией и террористическими группами вашими свидетелями квалифицируется как нападение на деревню. И если какая-либо женщина идёт доить коров, то тут же появляется дикий сербский полицейский, чтобы убить её. Это в высшей степени организованная группа террористов. И как вы видите, они убивают...
Судья Мэй: Вы должны задавать вопросы, которые относятся к делу.
С.Милошевич: Все вопросы относятся к делу. И особенно тот, на котором вы меня прерываете. Его объяснение, почему он называет конфликт полиции и террористов «нападением на деревню», тем, что они там живут, очень полезен для понимания того, что произошло.
Судья Мэй: Ваше время ограничено, поэтому переходите к другому вопросу.
С.Милошевич: Известно ли вам о сербской семье Принтич, жившей в вашей деревне?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: 6 мая 1998 года подвергся ли дом этой семьи обстрелу ОАК?
Свидетель: Это правда, что ... была стрельба. Но я клянусь этому суду, что каждый албанец ... что никакой албанец так не стреляет, и только сербская полиция может так стрелять для того, чтобы подготовить почву для нашего ареста.
С.Милошевич: Не пытаетесь ли вы утверждать, что это полиция атаковала сербский дом в вашей деревне, используя миномёты и автоматы... Это то, что вы утверждаете, господин Пниши?»

Свидетелю становится всё труднее и в один момент, он, явно не может ответить на вопрос. В этот момент, как это было всегда на процессе, на выручку пришёл судья Мэй. Это очень яркий момент процесса, обратите на него внимание.

«Свидетель: Я могу поклясться богу и суду, что полиция пьянствовала до половины десятого той ночи. Я всё видел, потому что смотрел с балкона, и затем, когда они вышли на улицу, они стали стрелять по крыше, но не в окна. Они целились очень хорошо. И тогда вышли те двое полицейских ... И они ушли в Кореницу... И я клянусь ... я клянусь, что я видел их своими собственными глазами. И в тот же ... на следующее утро я слышал, что они стреляли днём раньше. И я видел с балкона всё, что произошло прошлой ночью. Потом пришла полиция и нашла все гильзы. Мы знали всё очень хорошо, но мы сами не пошли расследовать то, что произошло.
С.Милошевич: Когда это произошло?
Свидетель: Вы сами назвали дату.
С.Милошевич: Нет, пожалуйста, назовите мне дату, когда это произошло.
Судья Мэй: Подвергся ли дом сербской семьи один раз или были другие случаи?
Свидетель: Только один раз.
Судья Мэй: Вот так, господин Милошевич, вот вам ваш ответ.
С.Милошевич: Очень хорошо, господин Мэй. Я спрашиваю свидетеля, когда это произошло, потому что он описывает эти события очень точно, и он сказал, что помнит всё. Поэтому, я спрашиваю его, когда это произошло.
Судья Мэй: Вы сами назвали ему дату – 6 мая 1998 года.
С.Милошевич: Однако всё выглядело так, что он не мог назвать эту дату. Возможно, ему надо было назвать дату самому, если он её, действительно, знает.»
[…]
«С.Милошевич: Вы сказали, что видели двух русских солдат. Можете ли вы объяснить, кем они были?
Свидетель: В то утро, как я сказал в своих показаниях, мы с женой и сыном занимались своей работой, а сербская армия и полиция начали стрелять в воздух. Коле Дузмане ехал на велосипеде, они остановили его, издевались над ним, мучили его, прямо перед моим домом, и они...
Судья Мэй: Господин Пниши, я должен прервать вас, вам задали вопрос о русских. Скажите нам, что они делали?
Свидетель: Они ... Как только я открыл дверь, их было четверо. И один из них сказал: «Открой» ... Я знал, что они не были сербами. Я открыл дверь, и там были двое сербских полицейских в масках.
С.Милошевич: Господин Пниши, нет необходимости рассказывать то, что вы уже рассказали. Я спрашиваю вас, как вы узнали, что эти солдаты были русскими, находясь среди сербских военных и полиции?
Свидетель: Можно легко понять, были ли они сербами или русскими. Около 30-40 % слов сербского языка похожи на русский. Но есть разница.
С.Милошевич: Вы встречали много русских в своей жизни?
Свидетель: Я встречался с русскими.
С.Милошевич: Вы говорите на русском языке?
Свидетель: Я понимаю русский язык.»

Конечно, читатель уже составил себе представление о свидетеле Пниши. Особое внимание привлекает тот факт, что его показания на 50% основываются на увиденном из окна. Как свидетель узнал о казнях, якобы произведённых полицией? Увидел из окна. Как свидетель узнал, что сербский дом обстреляли сербские полицейские, но не ОАК? Увидел с балкона. (Странно, конечно наблюдать за стрельбой пьяных полицейских, находясь на балконе). Однако то, как Пниши объяснил своё «знание» того, кто убил Коле Дузмане, выглядит даже неприлично. Конечно, он увидел это из окна. Но главное уже не в этом. Первоначально свидетель даёт показания о том, что он «услышал выстрелы из дома брата». Однако, после настойчивых вопросов С.Милошевича, постепенно выясняется, что этого не достаточно, чтобы в данных обстоятельствах дела доказать вину конкретных лиц, и поэтому показания на ходу изменяются. Теперь свидетель утверждает, что он «побежал на верхний этаж и там из окна» всё и увидел. Чтобы понять, что показания ложные, достаточно спросить себя: будет ли человек, который видел казнь из окна, до этого говорить, что слышал выстрелы из того направления. Кстати, подобный же пассаж (с аналогичным изменением показаний буквально в течение 2 минут) произошёл во время показаний свидетеля К-41 (свидетель, заявил, что «услышал выстрел рядом», но потом, изменил свои показания на то, что он «видел, что это был его сержант»).

«С.Милошевич: Вы показали, что слышали выстрелы из дома вашего брата, и через 19 дней после этого вы нашли тело Коле Дузмане на кухне этого дома. Основываясь на этом факте, вы делаете вывод, что он был убит теми солдатами, верно?
Свидетель: Верно. [...]
С.Милошевич: Верно ли, что вы не можете точно сказать, кто убил Коле Дузмане?
Свидетель: После того, как они ушли из моего дома, они убили его и сожгли все комнаты в доме.
С.Милошевич: Как вы узнали, кто был тем, кто стрелял в этого человека через 19 дней после того как вы слышали выстрелы. Прошло 19 дней после того момента, когда вы встретили людей, которых вы называете русскими.
Свидетель: В тот момент, когда они ушли из моего дома, я побежал к окну, и стал смотреть во двор моего брата. Они вошли в дом и казнили там Дузмане. Мы нашли тело на 19 день. потому что мы не могли прийти туда раньше.»

«С.Милошевич: Однако в ваших показаниях есть ещё более интересные детали. Известно ли вам, сколько членов ОАК было убито во время перестрелки с армией и полицией в течение того времени о котором вы даёте показания?
Свидетель: Я ничего не знаю об этом.
С.Милошевич: Вы ничего не знаете... Вы утверждаете, что полицейский убил 11 из них. Потом вы утверждаете, что позднее, в июне вы нашли следы 74 сгоревших тел. Вчера вы говорили о 412 телах, которые были погружены в трактора, о чём, кстати, вы не упоминаете в своих письменных показаниях вообще. Можете ли вы объяснить эту прогрессию с 11 возможно убитых в перестрелке, если, действительно, была перестрелка, до 74 и, в конечном итоге, до 412. О чём вы здесь рассказываете, господин Пниши?
Свидетель: Не могли бы вы сократить вопрос?
С.Милошевич: Я должен вам задать более детальный и более длинный вопрос... Но хорошо... Видели ли вы своими собственными глазами чтобы кто-нибудь убил албанцев в это время? Начнём с этих 11 человек.»

Думаю, читатель уже догадался, как свидетель увидел все эти преступления.

«Свидетель: Правда заключается в том, что перед тем как покинуть свой дом в то утро (...) и из окна с третьего этажа я увидел, как четверо сербских полицейских забрали семерых человек и расстреляли их на мосту. Я находился на третьем этаже и видел всё очень хорошо. Я даже знаю этих полицейских.
С.Милошевич: Итак, вы утверждаете, что видели убийство семерых человек. И вы видели это лично?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Вы видели убийство, и знаете, кто убил?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Вы бывший полицейский. Сообщили ли вы в полицию об этом факте?
Свидетель: Если бы я туда пошёл, меня бы здесь не было.
С.Милошевич: Хорошо. Даже учитывая, что это неправда, оставим это. Итак, вы лично видели убийство семи человек. Откуда взялись ещё 412 человек? Как 7 превратились в 412? Видели ли вы это лично?
Судья Мэй: Он не говорил, что он видел 412 тел, но слышал об этом.
С.Милошевич: Мне это не понятно. То, что мы здесь постоянно слышим, это то, что кто-то кому-то что-то сказал. Здесь разрешаются самые невероятные вещи. Видели ли вы хотя бы одно тело из этих 412?
Свидетель: Я видел этих семерых.
С.Милошевич: Видели ли вы кого-нибудь из этих 412?»

Конечно, свидетель их не видел. Даже то, что он видел после всей войны – это ещё три тела. Судья Мэй прекращает перекрёстный допрос, заявив, что «вы и так уже имели времени больше, чем прокурор, даже на пять минут больше».

Мэй посчитал, что ущерб нанесён уже достаточный, и пора это прекратить. Однако далее произошло неожиданное. Задал вопрос судья Квон. И этот вопрос Квона расставил все точки над i. Одним неосторожным вопросом судья Квон доказал, как говорится «на все сто», что свидетель даёт лживые показания.

«Судья Квон: Господин Пниши, я не знаю русского языка, не могли бы вы объяснить мне... . В ваших письменных показаниях на странице 5 вы говорите: «После того, как русские солдаты ответили, человек, говоривший с ними по радио приказал: «Уништи га». Это означало уничтожить их.» Я не уверен, что моё произношение хорошее. «Уништи га». «Уништи га» – это по-русски?
Свидетель: Да, это так.
Судья Квон: Спасибо.
Свидетель: Да, это так. Я понял, о чём они говорили. Они говорили за стеной по радио. Русский взял радио, и его спросили, находится ли Гьелош Коле там. Он был серб, потому что ... он был русским, потому что если бы он был серб, он бы понял, что такое Коле. Затем он сказал «Уништи га», что означает «Убейте его как можно скорее».
Судья Квон: Спасибо.»

* * *

Свидетель Радомир Маркович. (24, 25 и 26 июня 2002 года).

Радомир Маркович с 1970 года работал в МВД Югославии, сначала на должности главы департамента общественной безопасности, затем – с 1998 по 200 годы – на должности главы службы государственной безопасности МВД Сербии.

Показания свидетеля Р. Марковича стали одной из ярчайших иллюстраций кухни фабрикации «доказательств» так называемого «международного правосудия». Бомба взорвалась, однако, в самом конце показаний свидетеля. Начало не предвещало ничего особенного. Видимо, Р.Маркович колебался, а может быть, были и иные причины.

Во время своего допроса прокурор Дж. Найс уделил особое внимание организации и функционированию службы государственной безопасности МВД Сербии, а также системе взаимодействия высших органов власти и лиц, возглавлявших эти органы.

Важное место в допросе Р. Марковича прокуратурой занял вопрос о паравоенных группировках. Свидетель не подтвердил тезиса прокурора Найса о наличии паравоенных групп в Косово. Р.Маркович показал, что все добровольцы должны были пройти специальную подготовку и включались после этого в регулярные части армии Югославии. Однако прокурор Найс тут же сделал вывод, что весь военный персонал, таким образом, находился под контролем армии.

Тем не менее, главным вопросом, который был вынесен перед судом, стал вопрос о так называемой асанации. Этот термин уже стал именем нарицательным. Его сделали символом признания вины руководством Сербии и лично С.Милошевича за якобы совершенные преступления. Логика проста: если пытались скрыть следы преступления – значит, действительно виноваты, значит, знали, осознавали, боялись ответственности и т.д. Тем не менее, всё зависит от того, что означал термин «асанация». Показания Р.Марковича подтвердили, что ни о каком скрытии преступлений не было и речи. Он указал, что асанация – обычный термин, означающий устранение химического оружия, мин, взрывчатых веществ, оставленных на поле боя, а также раненых и погибших людей и животных.

Очевидно, почувствовав, что дело начинает принимать не тот оборот, как планировалось, мистер Найс показывает свидетелю его письменные показания и спрашивает, «его ли это показания?» Однако свидетель отвечает, что этот документ, где записаны его показания, неверно отражает то, что он говорил, и что он уже привлекал внимание прокуратуры к этому факту. Свидетель прямо назвал это «свободной интерпретацией моих показаний сотрудником прокуратуры, который их записывал». Однако всем стало очевидным, что это отнюдь не свободная интерпретация, а установка. И в этих «показаниях» утверждалось, что С.Милошевич отдал приказ об изъятии тел убитых албанцев, которые могут стать объектом расследования Гаагского трибунала»! Свидетель должен был дать показания так, как ему было предписано.

Теперь пришло время сказать, что Радомир Маркович появился в зале суда ... под конвоем. Его положение стало очевидным: находясь под арестом и угрозой суда ему было предложено дать показания таким образом, каким они были подготовлены прокуратурой! Однако время догадок длилось недолго. Вскоре свидетель рассказал всё сам.

Прокурор Найс продолжал настаивать, всё ещё не веря, что свидетель, изменил своим обещаниям дать нужные показания, потом попытался не дать свидетелю говорить («Мы заслушаем ваши показания по этому вопросу позже»). Однако остановить свидетеля было уже нельзя.

Пытаясь спасти ситуацию, прокурор Найс стал зачитывать «показания» свидетеля (свидетель не рассказал то, что необходимо, но это должно было прозвучать!), спрашивает, его ли это подпись в конце текста и на каждой странице. А затем – внимание – важный момент! Прокурор задаёт вопрос: «Но ведь, как говорится в ваших показаниях, вы, господин Маркович, вы и ваша служба, не имели ничего общего с этой операцией?» (!!!) Как видите, свидетелю пообещали иммунитет от его личной ответственности. Всё существо прокурора Найса просто вопило: «Что ж ты говоришь! Мы же обещали тебе иммунитет. Вот – слушай - я ещё раз тебе его подтверждаю!» Но всё стало слишком явным. Свидетель продолжал утверждать, что в его показания добавили то, что он никогда не говорил. Не сумев убедить свидетеля облагоразумиться, прокурор Найс прекратил допрос.

Прокуратура, безусловно, рассчитывала получить от этого свидетеля многое, ведь он был, фактически, самым информированным человеком в государстве. Однако такого провала, какой произошёл с Р. Марковичем у прокуратуры ещё не было. Это был не просто провал, а скандал. В этой связи вспоминается самоуверенное заявление прокурора Найса, сделанное в начале процесса. Он сказал, что «с помощью свидетелей-инсайдеров17 дело будет доказано с лёгкостью». Более того, потом Найс добавил: «может быть, будет достаточно показаний одного свидетеля». Стало ясно, кого имел в виду самонадеянный прокурор. Тем страшнее был для него провал.

Из стенограммы судебного заседания:

«С.Милошевич: Верно ли, что вас арестовали для того, чтобы оказать на вас давление с целью обвинить меня?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Когда вы давали показания в парламенте [Сербии], вы сказали: «Они потребовали от меня обвинить Слободана Милошевича и признать, что я совершил преступления, а также сказать, что это мне было приказано С. Милошевичем». Верно ли это?
Свидетель: Да, это верно. Они так мне сказали: «Если вы согласитесь, то не будете признаны виновным, я сможете выбрать страну, получите новые документы и новую личность». Они сказали, что это необходимо, чтобы вас судили в стране.
С.Милошевич: То есть это должно было быть сделано для того, чтобы судить меня в стране, чтобы у них не было позора выдавать меня в Гаагу.
Свидетель: Я думаю, что это и была причина.»

Затем С.Милошевич выясняет детали операции, которые пытались провести с помощью свидетеля Р.Марковича власти Сербии. В частности, о том, как Маркович был вывезен из тюрьмы, допрошен в присутствии министра внутренних дел. Через некоторое время Р.Марковича вновь вывезли из тюрьмы, якобы по его просьбе и предложили ему сделку. Согласно условиям сделки, Маркович должен был обвинить С.Милошевича и в обмен на это его арест и его дело было бы спущено на тормозах: через 6 месяцев состоялся бы суд, который оправдал бы его.

«Свидетель: Они говорили, в каком сложном положении я нахожусь, и предложили мне вариант решения моих проблем: обвинить Милошевича в том, что это он отдавал приказы о совершении преступлений.
С.Милошевич: Верно ли, что ваши показания составлялись именно теми же самыми людьми, которые оказывали на вас давление, подвергали вас пыткам в течении последних полутора лет?
Свидетель: Да, это те же самые люди.»

Конечно, свидетель Радомир Маркович был необычным свидетелем. Прокурор Найс, покупавший свидетельские показания и за сигареты, вероятно, думал, что сможет купить любого. Кому-то сигареты, кому-то обещание свободы. Однако Р.Маркович не только не позволил себя купить, но и публично рассказал обо всей кухне фабрикации показаний в Гаагском трибунале.

* * *

Свидетель Дражен Эрдемович. (25 августа 2003 года).

Появление свидетеля Дражена Эрдемовича было предсказуемым. Его появление в качестве свидетеля на процессе против Слободана Милошевича, как впрочем, и на многих других процессах, было тщательно подготовлено прокуратурой. Причём, подготовлено весьма своеобразным образом.

31-летний хорват Дражен Эрдемович. во время войны в Боснии и Герцеговине служил солдатом армии Боснийских сербов. Во время операции в районе города Сребреница в июле 1995 года участвовал в убийстве около 1200 гражданских лиц. В 1996 году Гаагский трибунал выписал ордер на его арест. Признал, что лично убил около 100 человек. Был осуждён Гаагским трибуналом на 5 лет лишения свободы. Отбывал наказание в Норвегии. В настоящее время находится на свободе.

Для того, чтобы понять суть появления свидетеля Эрдемовича на процессе против С. Милошевича, следует несколько подробнее рассмотреть дело самого Эрдемовича. Это, безусловно, одно из самых ярких дел, в котором проявилась стратегия и тактика деятельности всего трибунала в целом.

Итак, согласно Обвинительному Заключению Гаагского трибунала, изданному в мае 1996 года, после взятия войсками армии боснийских сербов 16 июля 1995 года около 1200 мусульман, в возрасте 17-60 лет, были перевезены на одну из ферм, где были убиты членами подразделения, в котором служил Д. Эрдемович.(18) Сам обвиняемый убил более ста человек.

В 1996 Эрдемович признал себя виновным, впервые в истории деятельности трибунала подписав специальное соглашение с прокуратурой. Согласно этому соглашению, взамен на признание Эрдемовичем своей вины, и избежание, таким образом, судебного процесса с его необходимостью представления доказательств, прокуратура сняла обвинение в ... убийстве (!!!), сохранив лишь обвинение в нарушении законов и обычаев войны. Данное соглашение внесло раскол в дальнейшую деятельность трибунала. В ноябре 1996 года судебная палата приговорила Эредомовича к 10 годам лишения свободы. Это было первое решение трибунала по назначению наказания, поэтому судебная камера подробно изложила свои подходы к принципам наказания за преступления против человечности. Так, было отмечено, что целями наказания за такой вид международного преступления являются:

- предотвращение совершения других преступлений;

- осуждение;

- воздаяние (кара);

- примирение (как часть общей цели Совета Безопасности ООН по поддержанию мира и безопасности на территории бывшей Югославии).

Отметив важность всех целей, судебная палата особенно выделила воздаяние (кару), и приговорила Эрдемовича за убийство более ста человек к 10 годам лишения свободы.(19)

Несмотря на указание палатой всех смягчающих обстоятельств, было трудно понять, каким образом оказалось возможным назначить подобное наказание за столь тяжкое преступление. Однако в дальнейшем произошли ещё более странные вещи.

Эрдемович ... подал апелляцию! Он счёл, что данное наказание слишком суровое и потребовал … оправдания! Попробуйте представить себе подобную ситуацию в суде Югославии или любого другого государства! Однако эту ситуацию и поведение самого Эрдемовича ни в коем случае нельзя считать абсурдными, ибо всё имело вполне реальные основания.

События развивались стремительно. Апелляционная Палата, отклонив требование Эрдемовича оправдать его, пришла к выводу, что Соглашение с прокуратурой не было достаточно ясным для обвиняемого, и постановила, что дело должно быть пересмотрено другой судебной палатой! (20) Во время объявления решения президент трибунала предложил Эрдемовичу несколько вариантов его возможного дальнейшего поведения, в частности, заново признать себя либо виновным, либо невиновным. Однако, характерная деталь! Сообщив Эрдемовичу, что он может признать себя невиновным, президент трибунала предупредил, что вся информация, которую он уже сообщил в порядке «сотрудничества с прокуратурой» (то есть информацию против себя) «может быть» использована против него!

В марте 1998 года новая судебная палата приговорила Эрдемовича к 5 (!!!) годам лишения свободы. В решении было отмечено, что «обвиняемый может исправиться, и должен получить второй шанс начать свою жизнь заново, пока он ещё достаточно молод, чтобы сделать это». На этот раз, суд был удовлетворён новым Специальным Соглашением с прокуратурой и приговорил Эрдемовича к наказанию, - внимание – «в соответствии» с этим соглашением. Содержание соглашения было секретным. То, что суд оказался в сложном положении при обосновании своей позиции, говорит, например, такой факт. В публичной версии своих мотивов приводится факт о том, что Эрдемович женат и имеет ребёнка. Пожалуй, ни в одной правовой системе мира факты подобного рода не признаются смягчающими вину обстоятельствами. Конечно, они играют определённую роль при назначении вида наказания, но не рассматриваются, и не могут рассматриваться, как смягчающие вину. В данном деле, очевидно, не имея ничего более убедительного для публики, суд признал этот факт смягчающим вину обстоятельством. Всё это, однако, детали. Главное было в другом. И обойти его молчанием было, конечно, невозможно. «Сотрудничество с прокуратурой» было рассмотрено в судебном решении как самый последний фактор. Суд хотел этим, видимо показать, сколь малое значение этот фактор имел для мотивации при назначении наказания. Стоит, впрочем, обратить особое внимание на фразу о том, что суд оценил сотрудничество с прокуратурой как «абсолютно превосходное».

О том, что значило секретное Соглашение Эрдемовича с прокуратурой стало ясно сразу после приговора. Его показания стали решающими для осуждения ряда лиц сразу по нескольким делам. Особое место здесь занимает дело генерала Крстича. (21) Но главную свою задачу Эрдемович должен был решить в показаниях против главного врага трибунала – против Слободана Милошевича.

Как видим, столь подробное рассмотрение дело самого Эрдемовича было необходимым условием понимания его показаний. Вернёмся теперь к «обновлённому» Эрдемовичу, пришедшему свидетельствовать против Слободана Милошевича.

Во время допроса прокурором Найсом, свидетель дал самые разнообразные показания, начиная от присутствия паравоенных группировок в регионе до операции по взятию Сребреницы и непосредственно той операции, которая завершилась убийством более 1200 человек.

Свидетель Эрдемович утверждал, что, вступив в армию Республики Сербской, он стал членом некоего саботажного подразделения, которое тренировал бывший офицер ЮНА.

Согласно показаниям свидетеля, в июле 1995 года во время операции в районе Сребреницы подразделение Эрдемовича получило приказ о запрете открывать огонь по гражданским лицам. Свидетель показал, что в операции участвовало от 500 до 700 сербских солдат, и со стороны мусульман не было серьёзного сопротивления. Позднее подразделение получило приказ прибыть на ферму Пилица, где некий полковник объяснил им задание. Оно заключалось в том, что необходимо казнить лиц, которых скоро начнут привозить на автобусах. Свидетель заявил, что он и его товарищи стали возражать против этого, но впоследствии совершили всё, что им было приказано. Все казнённые были мужчинами в возрасте от 18 до 60 лет.

После ранения, полученного в августе 1995 года, свидетель оказался в госпитале, где на соседней койке лежал человек, утверждавший, что работал на службу госбезопасности Сербии. Этот человек сказал, что его подразделение было в Сребренице.

Как обычно, Слободан Милошевич начал свой перекрёстный допрос с биографии свидетеля. В случае с Д. Эрдемовичем, это было особенно важно.

Из стенограммы судебного заседания:

«С.Милошевич: Итак, вы служили в Югославской народной армии?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: А затем вы перешли в армию Изетбеговича? (22)
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Некоторое время вы служили в хорватской армии.
Свидетель: Да.
С.Милошевич: А затем вы перешли из хорватской армии в армию Республики Сербской.
Свидетель: Да.»

Таким образом, свидетель сумел отслужить во всех армиях воевавших в то время друг с другом сторон! Воистину удивительная история.

Затем С.Милошевич устанавливает, что 20 февраля 1996 года свидетель перешёл границу и оказался на территории Союзной Республики Югославия. Уже через 10 дней после этого он был арестован властями СРЮ.

С.Милошевич представил уголовное дело против Д.Эрдемовича, заведённое против него в СРЮ именно за участие в убийствах гражданского населения, то есть военного преступления, наказуемого по статье 142.1 Уголовного кодекса Югославии. Таким образом, свидетель был арестован в Сербии именно по тому делу, по которому он прибыл давать показания в Гаагский трибунал. Кроме этого, С.Милошевич передаёт и другой документ – о проведении расследования прокуратурой г. Нови Сада в отношении действий, совершённых Эрдемовичем. Тем не менее, позднее Гаагский трибунал направляет требование о выдаче Эрдемовича. Именно таким образом Эрдемович и попадает в Гаагу, и здесь его судят за то же самое преступление, за которое он был арестован в Сербии.

«С.Милошевич: Таким образом, за участие в убийстве более тысячи двухсот человек и при личном убийстве около ста человек, вы были приговорены к лишению свободы на срок 5 лет. Верно ли это?
Свидетель: Верно.
С.Милошевич: Господин Эрдемович, подписали ли вы специальное соглашение о сотрудничестве с прокуратурой?
Свидетель: Я подписал такое соглашение, которое было признано судебной палатой. Это не было простым соглашением между мной и прокуратурой. Все судьи имели копию.
С.Милошевич: Я не сомневаюсь, что им всем было хорошо известно об этом. (...) Я хочу привлечь ваше внимание к той части соглашения, которая озаглавлена «Обязательства прокуратуры». Здесь сказано, что прокуратура отзывает альтернативные пункты обвинительного заключения, а именно пункт 1 – убийство, преступление против человечности, наказуемое по статье 5а Статута трибунала, и предлагает судебной камере исключить этот пункт при назначении наказания. Таким образом, в вашем соглашении так называемая прокуратура, несмотря на то, что вы признались в совершении убийства более ста человек, исключила пункт обвинения в убийстве. Как вы думаете, каковы были причины для этого?
Судья Мэй: Это не он, кто может ответить. На этот вопрос может ответить прокуратура.
С.Милошевич: Очень хорошо, господин Мэй, я думаю, что и вы также можете ответить на этот вопрос, потому что достаточно трудно поверить, что вы могли вызвать такого свидетеля, который, на основании соглашения с прокуратурой...
Судья Мэй: Сосредоточтесь на вопросах.
С.Милошевич: Очень хорошо, господин Мэй. (К свидетелю): Вы также заявили, что факты и утверждения, указанные в параграфах 1-15 Обвинительного заключения против вас будут признаны истинными.
Свидетель: Я не понимаю, о чём вы говорите. Вы прочитали что-то, что я не понимаю.
С.Милошевич: Я зачитал вам ваше соглашение с прокуратурой.
Свидетель: Соглашение было подписано 8 лет назад, и я не могу помнить все детали этого соглашения. У меня был адвокат.
С.Милошевич: Я цитирую вам параграф 7 этого соглашения: «Дражен Эрдемович осознаёт, что он будет признан виновным в преступлении против человечности, по статье 5 Статута трибунала, и что все указанные элементы будут доказаны в пределах разумных сомнений.» Верно ли это? Вы знали, что будет доказано, и что не будет доказано.
Свидетель: Я знаю только то, что я сказал. Прокуратура имела свидетельства. ... Они показали им фотографии. ... Мне больше нечего сказать.
С.Милошевич: Скажите, сколько времени вы провели в тюрьме за все те действия, в которых были обвинены и приговорены?
Свидетель: Я не могу это помнить.
С.Милошевич: Вы даже не отбыли весь срок, не так ли?
Свидетель: Нет. Но это не было решением прокуратуры. На самом деле прокуратура возражала против моего досрочного освобождения из тюрьмы. Но президент трибунала судья МакДональд (из США – прим. автора) решила, что я должен быть освобождён ранее срока.
С.Милошевич: И прокурор согласился с тем, чтобы за убийство ста человек вы были приговорены в 5 лет лишения свободы?
Свидетель: Если это так, как здесь сказано, значит, это верно.
С.Милошевич: Является ли, таким образом, ясным для любого, что получение всего лишь пяти лет лишения свободы за столь массовое убийство может произойти только при условии обвинения других. Верно ли это? Проблемой являются не ваши показания, проблемой является ложь.
Свидетель: Ложь о чём?
С.Милошевич: О том, что это было сделано по приказу главного штаба армии Республик Сербской. Это то, что вы утверждаете.
Свидетель: Я говорю, что реализовать подобное можно было только если руководство знало об этом. Моё подразделение не могло предоставить столько автобусов. Любому ясно, что такое могло быть сделано только по приказу сверху.
С.Милошевич: И что же, всё-таки, стоит за вашим соглашением? В чём была причина, по вашему мнению, что вас простили за совершение такого преступления...
Судья Мэй (прерывает): Нет, он не может ответить на это.

Как было видно из «объяснений» свидетеля, главным аргументом, говорившим, что приказ об убийстве был отдан главным штабом «так как никто другой не мог бы предоставить столько автобусов». Безусловно, этот вопрос получил дальнейшее развитие.

«С.Милошевич: Верно ли, что водители автобусов, привозившие людей на ферму Пилица, не знали, что они привозят людей на казнь? Они считали, что отвозят людей для обмена?
Свидетель: Я не могу ответить на этот вопрос, потому что я не знаю.
С.Милошевич: К сожалению, это содержится в ваших показаниях. На вопрос о том, какова была позиция водителей автобусов, которые привозили людей, вы ответили: “”Они были потрясены, потому что, я думаю, что эти люди не знали, что они возят людей на казнь. Они, возможно, думали, что везут их для обмена, который был обещан’’.
Свидетель: Да, я сказал, что я так думал, я не знал этого точно.
С.Милошевич: Но вы утверждаете, что вашим впечатлением было то, что водители не знали, что они перевозят этих людей на казнь, что они были потрясены.»
[…]
«С.Милошевич: В ваших письменных показаниях говорится, что в госпитале вы якобы услышали от соседа по койке, что подразделение МВД Сербии принимало участие в атаке на Сребреницу в июле 1995 года. Он сказал, что это подразделение имело целью арестовать Насера Орича23 и перевезти его в Сербию. Скажите, как оказалось возможным, что с начала 1996 года и во время вашего судебного процесса, на котором вас приговорили к 5 годам лишения свободы и до 3 ноября 2001 года, после всех этих вопросов, которые вам задавали всё это время, вдруг, вы внезапно вспомнили о подразделении государственной безопасности Сербии?
Свидетель: Я не вспомнил это. Я просто сказал, то что сказал этот человек. При первоначальных допросах они не спрашивали меня что-либо об участии МВД Югославии или Сербии. А потом они спросили, и я ответил.
Судья Мэй: Мы должны посовещаться.
(Судьи совещаются)
Судья Мэй: Объявляется закрытое заседание.
[...]
С.Милошевич: Итак, вы утверждаете, что рассказали об этом человеке, который был якобы из МВД Сербии, когда вас спросили об участии Сербии. Однако у меня имеются другие ваши письменные показания. Они датированы 13 декабря 2002 года. На странице 2 говорится: «На данный вопрос Эрдемович ответил, что во время операции он не видел никого из МВД Сербии или МВД Югославии. Он помнит, что, находясь в госпитале, он встретил члена спецподразделения из Черногории, который говорил об операции в Сребренице таким образом, что он много знал о ней, но он не упоминал никаких деталей». Таким образом, в это время вы не говорили о его участии, но только о его знаниях, так ли это, господин Эрдемович?»

Кроме этого противоречия в показаниях (которые до боли напоминают схему, продемонстрированную во время показаний многих других свидетелей), имелись и существенные противоречия в датах. Так, С.Милошевич демонстрирует, что свидетель указал разные даты во время допросов в прокуратуре Сербии и во время показаний в Гаагском трибунале. Свидетель объяснил это тем, что он специально назвал неверные даты сербским властям. Однако интересно заметить, что соучастник убийств, совершённых Эрдемовичем, Радослав Кременович, назвал абсолютно те же даты, что и Эрдемович. Вывод напрашивается сам собой: Эрдемович назвал точные даты во время своих первых допросов в прокуратуре Сербии, но позднее он изменил их так, как это требовалось прокуратуре Гаагского трибунала. Нет, совсем не случайно Гаагский трибунал требовал передать ему уже арестованного и находящегося под судом Эрдемовича.

Таким образом, так и не отбыв весь срок своего наказания, «исправившийся» Эрдемович вышел из норвежской тюрьмы, чтобы, по распоряжению Гаагского трибунала «заново начать свою жизнь, пока он достаточно молод, чтобы сделать это». Вот только слишком уж большие сомнения в том, что это стало, действительно, новой жизнью Эрдемовича. Так и не получив воздаяние за совершённое преступление, он спасая себя от наказания за него, стал участником ещё одного, меньшего по масштабам, но столь же отвратительного по своему цинизму, другого преступления.

* * *

Свидетель К – 41. (5 и 6 сентября 2002 года)

О свидетеле К-41, как обычно спрятанным за ширмой,24 было известно только то, что он являлся солдатом Югославской армии. Во время допроса прокуратурой К-41 утверждал, что он получал приказы об изгнании людей из своих жилищ и участвовал в их выполнении. Он также дал показания об аналогичных приказах об обстрелах мирных деревень, в частности, деревни Есково, приказе об «уничтожении всех» в деревне Трнье, приказах о сожжении деревень. Показания свидетеля отличались крайней противоречивостью. Так, например, свидетель заявил: «Рядом со мной раздался выстрел, и человек упал». Через некоторое время прокурор задал свидетелю вопрос: «Знаете ли вы, кто сделал выстрел?» Свидетель: «Это был сержант Козлина». Прокурор: «Вы это видели?» Свидетель: «Да». Довольно странное изложение информации. Если человек знает, кто убил, он, вряд ли скажет «Рядом со мной раздался выстрел». Данный момент отражает ход показаний К-41, в целом.

Как обычно, С.Милошевич начал свой перекрёстный допрос с выяснения вопроса о доверии к свидетелю.
Появление свидетеля столь экстравагантным образом (по видеосвязи) не могло не стать предметом обсуждения. Официально было заявлено, что свидетель «не успел получить паспорт» для въезда в Нидерланды. С. Милошевич заставляет свидетеля признать, что отсутствие паспорта – всего лишь последнее звено в цепи. Свидетель просто скрывается от полиции. Поэтому он и «не успел» получить визу. Ведь для получения визы нужен паспорт, а для получения паспорта необходимо прийти в полицию. Без паспорта и без визы, он, конечно, не может прибыть в Гаагу. Вот такая трагическая история. Причину своих «напряжённых» отношений с полицией свидетель описал достаточно комично: «Пока меня не было дома, они приходили искать меня, и теперь я вынужден скрываться, потому что не знаю, почему они приходили». С.Милошевич, однако, представляет документы доказывающие, что эта история рассчитана для детей, ибо имеется официальный ордер на арест свидетеля К – 41 за совершение преступления. Характерный эпизод: в момент представления С.Милошевичем этой информации судья Мэй закрывает заседание («для перерыва»), а стенограмма заседания редактируется. Ещё более характерным является заявление прокурора Райневельда о недопустимости представления такой информации на открытом заседании, ибо – внимание! – количество ордеров на арест, изданных в отношении данного свидетеля, может идентифицировать его личность! Можете представить себе, уважаемый читатель, что за личность этот свидетель! Не сам ордер на арест, не преступление, в котором он обвиняется, а количество этих ордеров может идентифицировать его личность! В этой связи вполне «логичным» выглядит тот факт, что судья Мэй запретил С.Милошевичу задавать дальнейшие вопросы об уголовной деятельности свидетеля. Не имея возможности продолжить свой допрос на эту тему, С.Милошевич делает вывод: «Что ж, будем считать, что мы установили вопрос о доверии к данному свидетелю». Интересно заметить, что данный вопрос был, действительно, в принципе решён, причём, как документами С. Милошевича, так и не в меньшей степени, поведением судьи Мэя и прокурора Райневельда. (25)

С.Милошевич далее продемонстрировал, что показания свидетеля противоречат установленным фактам, в частности, фактам, установленным КВМ – миссией международных наблюдателей в Косово.

Из стенограммы судебного заседания:

«С.Милошевич: Верно ли, что во время операции, которая проводилась в деревне Есково, вы не могли видеть тела 10 убитых (гражданских лиц), но только трёх террористов? Верно ли это?
Свидетель: Нет, это не верно.
С.Милошевич: Хорошо. Известно ли вам, что событие, о котором вы даёте здесь показания, было проинспектировано представителями миссии ОБСЕ из центра в Призрене. Известно ли вам об этом?
Свидетель: Нет, я об этом не знаю. Я был простым солдатом. У меня было своё командование, от которого я получал приказы, и которые я должен был выполнять. Поэтому я здесь.
С.Милошевич: Но вы даёте показания о событиях в Есково. Поэтому я и спрашиваю вас, знаете ли вы о том, что там были убиты девять террористов, на которых была униформа ОАК, и которые имели оружие. Известно ли вам об этом?
Свидетель: Насколько я знаю, в этой операции было убито 30 человек. На основе того, что я видел, никто из них не был в униформе. Я никого не видел в униформе и с оружием.
С.Милошевич: Очень хорошо, К-41, раз вы ничего не знаете о миссии ОБСЕ, известно ли вам, что генерал Мезанёв, глава центра КВМ в Призрене, присутствовал на месте событий, так же, как и его коллеги из миссии?»

Здесь судья Мэй прервал С. Милошевича, заявив, что свидетель был «простым солдатом» и он «ничего не знает об этом»! Однако С.Милошевич ответил, что немедленно докажет, что К-41 даёт ложные показания. Он процитировал показания свидетеля К-32, который давал свои показания несколько ранее, и попросил К-41 подтвердить, так ли это было в действительности.

«Свидетель: Нет, господин Милошевич, это было не так. Я не сказал, что наш сержант выводил всех людей из домов. Это делали мы, солдаты. И неверно то, что во всей деревне был только один мужчина.
С.Милошевич: Это не я, кто утверждает это. Я лишь повторил то, как описал здесь эти события предыдущий свидетель К-32. Как вы помните, прокурор Райневельд предупредил вас, что вы не должны упоминать имя известного вам человека и называть его по псевдониму К-32. Этот самый К-32 давал здесь показания по этому же самому событию, о котором сейчас даёте показания вы.
Свидетель: То, что он видел и слышал …
Судья Мэй (прерывает): Свидетель К-41, я думаю, что вы собираетесь ответить так же… Свидетель не может комментировать то, что было сказано кем-либо. Он даёт свои собственные показания.
С.Милошевич: Что ж, это как раз то, о чём я говорю. Происходили ли события так, как они описаны. Свидетель утверждает, что они стреляли в целую группу людей, что он слышал выстрелы, что они убили 15 человек. Это как раз те самые события. Другими словами…
Судья Мэй: О какой деревне вы говорите сейчас?
С.Милошевич: Господин Мэй, в первую очередь я говорю сейчас о событии, как таковом. И я хочу показать вам, что эти свидетели не договорились между собой как следует перед тем, как давать эти фальшивые показания.
Судья Мэй: Господин Милошевич, это обвинение, которое должно быть адресовано свидетелю, а потом мы вернёмся к тому, о чём вы его спросили, потому это совсем не ясно. (Обращаясь к свидетелю): Свидетель К-41, обвиняемый предполагает, что вы и другой свидетель договорились представить здесь фальшивую историю. Есть ли в этом правда или нет?
Свидетель: Это чистая ложь. Я говорю только о том, что я видел и слышал.
Судья Мэй: Очень хорошо.
С.Милошевич: Господин Мэй, могу я прояснить раз и навсегда этот вопрос? Верно ли то, что утверждения свидетеля К-32 точные?
Судья Мэй: Я должен прервать вас. Вы запутали всех. Не знаю, делаете ли вы это сознательно или нет. Я задал простой вопрос, вы не ответили мне на него. Сейчас, если вы хотите продолжить ваш перекрёстный допрос, вы должны ответить, о какой деревне вы задаёте свой вопрос?
С.Милошевич: Господин Мэй, я спрашиваю о событии как таковом, потому что оба свидетеля говорят об одном и том же событии. например, К-32…
Судья Мэй (отключает микрофон): Нет. Неважно, что говорил К-32. Вам был задан ясный вопрос объяснить суду, и суд имеет право знать, так же как и свидетель, о чём вы спрашиваете. Я подозреваю, что вы пытаетесь запутать свидетеля, говоря то об одной, то о другой деревне. Особенно тогда, когда вы говорите о 15 убитых. Если вы хотите продолжать ваш перекрёстный допрос, вы должны сказать, о какой деревне идёт речь.
С.Милошевич: Я скажу вам, господин Мэй. Я скажу и вам, и свидетелю, и всем, кто наблюдает за этим. Одно и то же событие представляется свидетелем К-32 и К-41 одинаково. За исключением того, что К-32 говорит, что это произошло в деревне Медведи, а этот свидетель говорит, что это произошло в деревне Трнье!»

Несмотря на то, что ложь свидетеля была вскрыта самым очевидным образом, С.Милошевич далее представил письменные заявления других участников событий, о которых дал показания К-41, в частности, заявления майора Павла Гавриловича, сержанта Недельковича, Мухаммеда Феича и других. Все они подтвердили лживость показаний К-41.

* * *
Свидетель Милан Бабич. (18 ноября – 9 декабря 2002 года)

Данный свидетель был призван показать связь между С.Милошевичем и вооруженными силами, сражавшимися на сербской стороне в Хорватии. Эта связь была необходима для доказательства звена обвинения о том, что С.Милошевич обладал де факто контролем над ЮНА и другими вооружёнными силами, контролировавшими существенную часть Хорватии, совершали чистки нехорватского населения до 1995 года, когда Хорватская армия не изгнала вообще всех сербов с территории Краин.

Биография Милана Бабича весьма необычна. Бывший член Союза коммунистов Югославии и председатель партии СДС. Министр иностранных дел, затем премьер-министр (с 29 мая по 19 декабря 1991 года), затем - президент (с 31 июля 1990 по 28 февраля 1991 года) Сербского автономного района Краина. В качестве президента республики издал приказ о запрете коммунистической партии. Подозреваемый, а затем – обвиняемый Гаагского трибунала.

Показания Милана Бабича продолжались 3 недели и достойны отдельной книги. Поэтому мы не будем подробно их анализировать, приведём только один пример. Один, но очень характерный.

Следует отметить, что все три недели, до последнего дня бывший президент Республики Сербская Краина давал свои показания … как засекреченный свидетель С-061.

Из стенограммы судебного заседания:

«С.Милошевич: Господин С-061, кроме того, что вы свидетельствуете тут против меня, не являетесь ли вы также подозреваемым этого трибунала?
Свидетель: Я не свидетельствую против вас, я свидетельствую правду.
Прокурор Уерт-Ретцзлаф: Это вопрос, который должен обсуждаться на закрытом заседании.
Судья Мэй: Объявляется закрытое заседание.
Секретарь: Мы на закрытом заседании. (26)
Судья Мэй: Свидетель Милан Бабич, вы можете отвечать.
Свидетель: Прежде всего, он утверждает, что я свидетельствую против него, а я свидетельствую правду. Какой следующий вопрос?
С.Милошевич: Вопрос был таким: Являетесь ли вы также подозреваемым этого трибунала?
Свидетель: Мне сказали, когда у меня состоялся первый контакт со следователями прокуратуры, что я также подозреваемый.
С.Милошевич: И почему вы подозреваемый, можете вы объяснить мне это?
Свидетель: В соответствии с Обвинительным Заключением против вас.
[Вот она – самая важная информация!]
С.Милошевич: Но вы не обвиняемый. Верно?
Свидетель: Здесь есть представители прокуратуры. Они могут ответить, если это необходимо».

За все три недели показаний Бабича общественность могла в полной мере убедиться в точности характеристики самого прокурора Уертц-Ретцзлаф (27) о том, что свидетель - «особый тип». Однако этот факт был подмечен не только прокурором и публикой. Ещё во время пребывания Бабича президентом, его бывший близкий соратник, крупнейший психиатр Югославии, всемирно известный учёный академик И.Рашкович утверждал, что Бабич имеет шизофреническую и нарциссистскую тенденцию. Тенденция оказалась весьма сильной, ибо она убедила зубного врача бросить всё, и стать министром обороны, а затем даже добиться поста президента.

Несмотря на то, что судья Мэй не разрешил задавать вопросы по этому поводу, С.Милошевич показал, что эти вопросы имеют отнюдь не личную направленность. Так, он доказал, что однажды свидетель отказался выехать за рубеж для участия в международной встрече только потому, что считал, что к нему недостаточно уважительно относятся, как к главе правительства. И это доказывает его безответственность по отношению к народу, который он представлял, так как это была конференция по достижению мира в Хорватии.

Что касается «особого типа», то дополнила весьма колоритную картину и странная история о передаче Бабичу 169 тысяч долларов США и последующем убийстве инспектора полиции, который занимался расследованием исчезновения этих денег. На следующий день С.Милошевич зачитал письмо министра финансов РСК. В письме говорится: «В конце 1994 года министерство финансов республики получило список лиц, собравших деньги и желавших передать их своему народу. После передачи этого списка был сделан запрос, поступили ли эти деньги в бюджет РКС или в муниципальные бюджеты. При проверке Министерство финансов установило, что такая сумма не была передана ни в бюджет республики, ни в муниципальные бюджеты. Было возбуждено дело в отношении Милана Бабича, но, учитывая ту должность, которую он занимал, расследование проводилось секретно. Следователь В.Велебит, занимавшийся этим делом, был убит при таинственных обстоятельствах. Подпись: Р.Веселинович, министр финансов РСК.»

Традиционно, во время показаний свидетелей обвинения, стали поступать опровержения от тех лиц, на которые эти свидетели ссылались. Так, во время показаний свидетеля С-061, секретарь СДС, депутат Ассамблеи Краины Марко Добриевич направил письмо, где отверг ту часть показаний Бабича, где он упоминает его имя. И хотя судья Мэй не разрешил С.Милошевичу зачитать это заявление, суть его стала ясна: ”Всё сказанное Бабичем – ложь”.

В трибунал поступили письма и других лиц, на которых ссылался Бабич, и которые заявляли, что он лжёт. Это были, например, письма от председателей палат Ассамблеи РСК, от генерала И. Джулича, от бывшего премьер-министра РСК Б.Микелича и многих других. Показательна реакция судьи Мэя. Понятно: только что заменили Бабича на 14 других свидетелей, и вдруг – такие провалы, один за другим! Поэтому, Мэй в бешенстве: «Мы не хотим слушать послания ваших корреспондентов». Мэй сознательно искажает ситуацию: это не корреспонденты С.Милошевича, а те лица, на которых основывает свои показания Бабич – свидетель прокуратуры!

Важнейшим моментом показаний свидетеля С-061 стало раскрытия кухни фабрикации доказательств.
При внимательном просмотре показаний Бабича, данных прокурору на предварительном допросе и записанных на видеоплёнку видно, как происходила эта фабрикация. С.Милошевич просит показать видеозапись.

Видеозапись:

«Следователь Хардинг: Время 14.22. 19 февраля, только что был обеденный перерыв. Господин Бабич, я должен напомнить вам о вашем статусе. Есть ли у вас вопросы?
Бабич: Нет.
Прокурор Хардинг: Хорошо. Переходим к вопросу о Западной Славонии.
Адвокат Мюллер: Разрешите ему сделать небольшое заявление. Он должен сделать заявление.
Прокурор Хардинг: Вы хотите что-то сказать?
Адвокат Мюллер (своему клиенту М.Бабичу): Только кратко, очень кратко.
Свидетель: Да, в отношении предыдущих переговоров, касающихся встречи с Милошевичем. Когда я говорил об этой встрече с Милошевичем в мае 1995 года, я вспомнил в отношении одного из ваших вопросов о том, предлагали ли они какие-либо кандидатуры на должность нового командующего армией Краины. Я вспомнил, что такие предложения были сделаны. Борислав Микелич предложил, чтобы новым командующим стал генерал Миле Новакович. Затем Милошевич сделал негативный комментарий в отношении этого генерала и дискуссия прекратилась. Во-вторых, то что я хочу добавить...»

Судья Мэй: Мы прерываем показ видеозаписи. Господин Милошевич, у вас есть одна-две минута, а затем, если вы хотите сказать, что свидетель был проинструктирован сделать это заявление [как всё хорошо понял Мэй!] вы должны это сделать.
С.Милошевич: В этом интервью мы видим, что был сделан перерыв, а после перерыва следователь спрашивает М.Бабича, хочет ли он добавить что-либо, и тот говорит, что нет. А затем мы видим его адвокат говорит, что он хочет что-то сказать, что он забыл что-то сказать, и мы видим его заявление о том, что он что-то вспомнил. Он вспомнил то, о чём ранее трижды вспоминал негативно. Он сказал что не знает, затем – что не помнит, а затем вдруг вспоминает.
Судья Мэй: Господин Милошевич, мы всё это только что видели. В чём, собственно, вопрос?
С.Милошевич: Вопрос заключается в том, что эти два заявления находятся в полном противоречии друг с другом. (...) Свидетель забыл полученные инструкции, он трижды не ответил на один и тот же вопрос! Два раза этот вопрос ему задала леди, сидящая напротив, и один раз – ещё один прокурор. Но он должен был ответить «да». А во время перерыва ему напомнили имя, которое должно было быть названо. Таким образом, он поправляет себя, внезапно всё вспомнив. И теперь он рассказывает совершенно иную историю».

Действительно, при повторном просмотре всё становится ясным. Не случайно, прокурор Уертц-Ретзлаф переспрашивает Бабича о том, действительно ли Милошевич не предлагал свою кандидатуру командующего (первый ответ негативен – так не договаривались!) Более того, становится понятным, почему второй присутствующий прокурор задаёт этот вопрос в третий раз! Казалось бы, зачем задавать вопрос в третий раз, если только что получено два отрицательных ответа? Объяснение одно – отрицательный ответ не был запланирован!

С.Милошевич потребовал, чтобы эта видеозапись стала свидетельством дачи ложных показаний. Однако реакция Мэя более чем предсказуема: «Мы слышали его ответ. Это то, что он вспомнил. А сейчас время объявить перерыв». Что ж, надо сказать, что судья Мэй «сработал» ещё более неуклюже, чем даже прокуратура.

Чувство, что находишься при исполнении какой-то плохонькой пьесы, это чувство театральности происходившего все дни показаний свидетеля С-061, завершились весьма логично. В последний день показаний Бабича произошло весьма театральное «раскрытие» его личности. И в газетах, и в зале суда, его настоящее имя называли давно. Это был классический секрет полишинеля. Иного, на самом деле, и не могло быть, ибо любой человек, хоть что-либо знающий о югославском конфликте, просто не мог не понять, кто скрывается за ширмой трибунала. Правда, надо сказать, что, несмотря на явное старание, свидетель Милан Бабич сыграл свою роль изумительно скверно. А старание было, действительно, неподдельным.

Не оценил по достоинству стараний Бабича и сам Гаагский трибунал. После того, как прокуратура использовала Милана Бабича, он перешёл из разряда подозреваемых в разряд обвиняемых. Позднее он подписал специальное соглашение о признании вины взамен на смягчение наказания. Прокуратура обещала не требовать более 11 лет тюрьмы. (28) В конце июня 2004 года трибунал вынес своё решение.

Из решения Гаагского трибунала от 29 июня 2004 года: «В связи с тем, что наказание в виде лишения свободы на срок 11 лет не достигнет цели наказания за те преступления, которые совершил Милан Бабич, суд приговаривает его к 13 годам лишения свободы…» (29)

* * * * *

Свидетель Александр Васильевич (5 – 18 февраля 2003 года)

Генерал Александр Васильевич возглавлял Службу военной разведки Югославской народной Армии с 1990 по 1992 годы. После начала агрессии НАТО против Югославии вернулся на военную службу в качестве заместителя Начальника службы безопасности ЮНА.

Начало показаний А. Васильевича шло по схеме, намеченной прокурором Найсом. Свидетель заявил, например, что представители МВД Сербии участвовали в подготовке добровольцев в Краине. Согласно его утверждениям, имелись тренировочные лагеря и в самой Сербии. В то же время, информация, которая должна была установить связь событий непосредственно с С.Милошевичем, выглядела более чем неубедительной. Так, сообщив, что войска сербской ТО (территориальной обороны) принимали участие в боевых операциях в Славонии, свидетель «подкрепил» это заявлением, что «этого не могло быть без приказа президента Милошевича». Для представления подобного рода «доказательств» вряд ли стоило вызывать начальника военной разведки.

В качестве доказательства обладания С.Милошевичем контроля над всем и вся, через данного свидетеля прокуратура представила два письма – от М.Мартича (в то время - министра внутренних дел Республики Сербская Краина) и от Г.Хаджича (в то время - президента РСК). В обоих письмах содержатся просьбы «оказать содействие» и «использовать своё влияние» для решения стоящих перед РСК проблем.

В самом начале перекрёстного допроса С.Милошевич выяснил, что свидетель не просил прокуратуру о даче показаний под кодовым номером и всегда хотел выступать только под своим именем. В этой связи в очередной раз вскрылась тактика прокуратуры присвоения свидетелям, желающим давать показания открыто, кодовых имён, то есть сохранения их имён в тайне до дня начала показаний. Это позволяло не допустить подготовку к перекрёстному допросу в отношении личности свидетеля. С.Милошевич выразил свой протест суду. Судья Мэй пообещал рассмотреть вопрос «в рабочем порядке». Известно, что ни одно такое обещание Мэя заставить прокуратуру выполнять свои обязанности честным образом, ни разу не имело своих положительных последствий. До последнего дня Обвинительной Части процесса прокуратура продолжала использовать свои «хитрости». До последнего дня представлялись засекреченные свидетели, до последнего дня «внезапно» менялись свидетели, до последнего дня С.Милошевич получал тысячи страниц документов в завтрашнему заседанию в ночь перед началом дачи показаний определённым свидетелем. Бывало, что эти документы прокуратура вручала ему (согласно закону, прокуратура обязана представить обвиняемому все документы, касающиеся свидетеля) даже утром, за несколько минут до начала заседания!

Во время перекрёстного допроса С.Милошевич весьма искусно, если не сказать изящно, заставил свидетеля опровергнуть свои собственные показания, данные прокуратуре трибунала. Сначала он попросил свидетеля подтвердить, что он знает конституцию Югославии, и подтвердить ряд конкретных её статей. Свидетель, естественно, подтвердил, ибо С.Милошевич зачитывает аутентичный текст основного закона страны. Этим самым свидетель опроверг сам себя. Ибо ранее А.Васильевич утверждал то, что противоречило конституции, а именно, кто осуществлял командование органами территориальной обороны. Согласно свидетелю такое командование осуществлялось президентами республик (ключевой для прокуратуры момент – ибо С.Милошевич был президентом одной из республик СРЮ), в то время как конституция чётко включала органы ТО в состав вооружённых сил и, таким образом, в общую структуру управления армии, то есть командные функции в отношении ТО осуществлялись командующими военными округами.

Попав в столь неловкую ситуацию (ведь свидетель – генерал армии), А.Васильевич попытался несколько сгладить негативный эффект утверждением, что С.Милошевич, всё-таки, обладал де факто контролем над ТО. Однако в подтверждение своего вывода свидетель привёл пример об инспекции С.Милошевичем бригады территориальной обороны. «Я не знаю, если у вас не было таких полномочий, почему же вы инспектировали войска?»- заявил он.

«С.Милошевич: Это не было инспекцией. Это были военные учения. Я был приглашён командующим ТО Сербии присутствовать на них. Как вы хорошо знаете, это обычная практика, когда гражданские власти должны приглашаться и присутствовать на военных учениях. И не только на учениях ТО, но и в военных округах».

По ходу перекрёстного допроса свидетель стал отказываться от ряда своих показаний. Особенно важно это было в отношении паравоенных группировок. Первоначально А.Васильевич заявлял, что такие группировки создавало, в частности, МВД Сербии. С.Милошевич, как президент страны прекрасно знает реальную ситуацию, поэтому он настаивает, что это не так. Постепенно, под давлением фактов С.Милошевича, и в связи с отсутствием доказательств, свидетель постепенно отступает. В конце концов, свидетель признал, что МВД «не создавало» паравоенные группы, но «терпело» их.

Небезынтересными стали результаты допроса в отношении неких лиц из МВД Сербии в Восточной Славонии. (Следует иметь в виду, что это известная схема прокуратуры по доказательству вины С.Милошевича за преступления, совершённые вне территории Сербии и СРЮ: установление «факта» присутствия на этих территориях «лиц из МВД». Такая схема просматривается в большинстве показаний свидетелей по Хорватии и Боснии).

Из стенограммы судебного заседания:

«С.Милошевич: Вы говорите о неких двух лицах из МВД Сербии. Но работали ли они в то время в МВД Сербии, или они прибыли, как добровольцы? Добровольцы, которые родились или жили там?
Свидетель: Я не совсем понимаю, как действующий офицер может быть добровольцем?
С.Милошевич: Почему нет, если они оставили свою работу, и направились туда как добровольцы?
Свидетель: В этом случае, они сначала должны оставить свою работу.
С.Милошевич: Знаете ли вы, что они не сделали этого?
Свидетель: Потому что, я сказал, что два человека прибыли из МВД Сербии.
С.Милошевич: Они не могли работать в МВД Сербии и находится в ТО в Восточной Славонии. Это невозможно. Они могли работать в МВД Сербии, но в случае переезда они не могли выполнять свою работу.
Свидетель: Всё что я сказал, это то, что они были из МВД Сербии. Кроме того, Баджа Стоичич тоже был из МВД Сербии.
С.Милошевич: Когда он находился там, он не служил в МВД.
Свидетель: Я не знаю этого».

Свидетель подтвердил, что С.Милошевич неоднократно отдавал приказы о необходимости наказания всех без исключения лиц, совершивших преступления. Свидетель подтвердил, что Верховное командование издавало приказы о строгом и неукоснительном соблюдении законов ведения войны, особенно норм, касающихся отношения с военнопленными и защиты гражданского населения.

Он сообщил важную информацию о том, что при приёме добровольцев, они в первую очередь проверялись на морально-психологическую стабильность, и лишь затем – на физическую пригодность. Пригодными признавались только 50 % лиц, пожелавших стать добровольцами.

Уже начало перекрёстного допроса заставило занервничать всех – и прокуратуру, и конечно же, судью Мэя. Ещё до начала коренного перелома в показаниях А.Васильевича, Мэй начал вмешиваться, а один раз даже сказал свидетелю: «Не тревожьте себя ответом на этот вопрос». С.Милошевич, однако, заявил: «Я задаю вопросы, господин Мэй, с величайшим удовольствием. Это очень полезный свидетель. Только, к сожалению, не для противоположной стороны, как они думали».

Это заявление С.Милошевича вскоре нашло своё полное подтверждение. С помощью этого свидетеля удалось установить или было подтверждено огромное количество фактов в защиту обвиняемого. Более того, свидетель А.Васильевич опроверг показания целого ряда других свидетелей прокуратуры, которые давали свои показания до него!

С помощью свидетеля А.Васильевича фактически была установлена летопись начала войны в Югославии.

В 1990 году, после победы ХДС на выборах были немедленно созданы военно-экспертные группы. Было принято решение о создание хорватских вооружённых сил в составе 44 тысяч человек. На основе этого решения был принят план по отзыву из Югославской народной армии тех офицеров, которые были этническими хорватами, с целью развала ЮНА. В середине 1990 года состоялась встреча представителей хорватских и словенских властей для подготовки развала ЮНА. На основании достигнутого соглашения руководство ХДС и Демоса, в июле 1990 года Словения начала подготовку к созданию своей армии.

Заместитель министра обороны Словении Желько Качин заявил, что Словения уже в сентябре направит федеральным властям ультиматум о том, что 60 % призывников должны служить в Словении, 35 % - в Хорватии и только 5 % - на остальной территории Югославии, и что уже в декабре 90 % должны остаться в Словении. Качин также заявил, что если федеральные власти не подчиняться этому ультиматуму, Словения перестанет направлять свою часть выплат в федеральный бюджет, а также потребует от словенских офицеров, служащих в ЮНА, покинуть её и перейти в словенскую армию. Все эти действия координировались с руководством Хорватии. В это же время проводится чистка персонала секретариатов обороны, органов ТО, органов МВД. Оставляются только этнические хорваты в Хорватии, и только этнические словенцы в Словении. В середине 1990 года в Хорватии начинается массовое создание добровольческих отрядов с целью заменить органы ТО, которые были многонациональными. В середине июля 1990 года в Хорватии началась массовая кампания по замене высшего руководства ТО. Было заменено 60 % руководителей органов ТО. Министр обороны Хорватии Шпегель отдал приказ об обязательной чистке персонала ТО. Было проведено массовое вооружение паравоенных группировок. С июня 1990 года Хорватия интенсивно работала над созданием своей собственной армии.

В августе 1990 года в Хорватии создаются группы «тихой ликвидации». Руководитель органов обороны в Осиеке передал одной из таких группировок «тихой ликвидации» Мессепа 100 ружей и 300 килограммов взрывчатки. После того, как об этом стало известно в СМИ, человек, сообщивший об этом был убит.30 Эти группы имели целью убийство видных общественных и политических деятелей Сербии, в основном, коммунистов. В конце августа 1990 года в Пеликоваце патруль МВД Хорватии совершил первую провокацию против ЮНА. В сентябре такие операции по нападению на ЮНА стали происходить всё чаще. В декабре 1990 года начались нападения на деревни, в которых проживало преимущественно сербское население. Главными жертвами стали офицеры ЮНА и члены их семей, которых убивали или изгоняли. В октябре 1990 года деятельность данных паравоенных группировок интенсифицировалась. Увеличилась нелегальная поставка оружия в Хорватию из-за границы, особенно из Венгрии, Австрии в сотрудничестве со Словенией, из Болгарии, из Чехословакии. Были поставки из Уганды. Значительную часть таких нелегальных поставок составляли автоматическое оружие и взрывчатка. Имеется информация о нелегальных поставках 50 тысяч автоматов Калашникова, тяжёлого вооружения, артиллерийских орудий. Органы ЮНА вскрыли девять различных каналов нелегальных поставок оружия в Хорватию, Словению, Боснию и Герцеговину и Косово и Метохию.

Именно с этого времени начинается активное вооружение сепаратистов в Косово и Метохии через Хорватию и Словению. В тренировочных лагерях органов ТО Словении начинается подготовка террористических групп будущих членов ОАК.

Интересно, что в один из моментов, по установлению данной информации прокурор Найс не выдерживает и вскакивает со своего места: «Интересно, сколько это будет продолжаться? Все эти вопросы выходят за рамки моего допроса!»

Тем не менее, С.Милошевичу удалось установить немало других фактов.
В середине 1990 года большое количество вооружённых экстремистов начинают кампанию террора против сербов в Хорватии. Начинаются попытки сербов вооружаться для самозащиты. После того, как органы разведки ЮНА (под руководством свидетеля А.Васильевича!) выясняют всю эту информацию, срывается заседание президиума СФРЮ, а представитель Хорватии в президиуме СФРЮ С. Месич докладывает об этом руководству Хорватии, где все находятся в шоке от того, что всё стало известно. После того, как федеральное руководство издаёт приказ и разоружении, хорваты сдают 147 единиц оружия, из них 11 автоматов, а остальное – старые ружья. С.Месич на заседании президиума СФРЮ просит продлить окончательный срок сдачи оружия на 48 часов. За это время хорватский министр обороны принимает решение о невозвращении розданного оружия. Тем не менее, выполняя решение президиума СФРЮ, сербы своё оружие сдают полностью. Хорватия объявляет мобилизацию. 31 декабря 1990 года 70 тонн оружия прибывает в Хорватию из порта Варна из Болгарии. После приказа, принятого федеральным руководством Югославии, президент Хорватии Ф. Туджман пообещал разоружить все незаконные паравоенные формирования. Однако после своего визита в Австрию, он изменил свою позицию, и отказался выполнить приказ о разоружении.

С помощью свидетеля А.Васильевича была написана летопись начала войны и в Боснии. Было установлено, что в середине сентября 1990 года ЮНА обнаружила паравоенные группировки в Боснии и Герцеговине, которые были созданы Партией демократического действия, возглавлявшейся А. Изетбеговичем. В сентябре 1991 года Патриотическая Лига создала военные штабы не только для координации своих действий на территории Боснии, но и на территории Санджака и Косово, то есть на территории Сербии. Изетбегович издал приказ о дезертирстве из ЮНА, согласно которому все офицеры-мусульмане должны были покинуть югославскую армию. Патриотическая лига превращается в террористическую организацию. В частности, устанавливается, что эта организация в своём главном и региональных штабах имела специальные подразделения, которые имели целью проведение диверсий и нападение на ЮНА. Первая атака произошла в центре Сараево, на следующий день – в казармах на Добровольской улице. В апреле 1991 года происходит организованная провокация с обстрелом гостиницы, в которой была обвинена ЮНА. Совершенно прав С.Милошевич, когда говорит о единой тактике боснийского руководства. Действительно, апрельская провокация стала началом широко применявшейся впоследствии тактики нападений на собственные объекты для обвинения сербской стороны. Наиболее известные примеры – Ласа Мискин, Меркале-1 и Меркале-2. Атаки на ЮНА проводились скоординировано, из центра, находившегося в резиденции президента Изетбеговича.

Хорватское и боснийское руководство работали над подготовкой войны в Косово. ЮНА обнаружила две нелегальные группы, работавшие в Косово.

С помощью данного свидетеля С.Милошевич опроверг показания предыдущего свидетеля Кируджа, который отрицал возврат оружия сербами. Интересно отметить, что сербы Хорватии возвращали оружие дважды: в первый раз, как показано в данном примере, и второй раз по прибытии международных наблюдателей ООН.
Свидетель А.Васильевич также опроверг показания ряда других свидетелей, которые утверждали о фабрикации фильма о преступной деятельности министра обороны Хорватии Шпигеля. Свидетель А.Васильевич заявил, что как глава военной разведки, он лично принимал участие в записи фильма и допросах и подтвердил его стопроцентную аутентичность.

Свидетель А.Васильевич опроверг также показания бывших (и будущих) свидетелей о так называемых событиях в Овчаре. Согласно его показаниям, убийства произошли, когда люди уже не находились в руках армии, таким образом это не было преступлением, организованным властями.

Тяжёлым ударом для прокуратуры стали показания свидетеля в отношении событий в Дубровнике. В отношении блокады Дубровника, А.Васильевич заявил, что 20 сентября 1991 года гарнизоны военно-морского округа были блокированы хорватскими силами. Начались атаки на подразделения, были погибшие. Таким образом, показания свидетеля подтвердили, что отнюдь не ЮНА начала атаку. Напротив, ЮНА первой подверглась нападению. Свидетель подтвердил, что тяжёлое оружие было дислоцировано именно в старом городе, то есть «героические защитники» вели огонь как раз из того места, которое, согласно международным конвенциям о защите культурных ценностей, не могло быть атаковано. Свидетель показал, что Сербия не имела никакой связи с событиями вокруг Дубровника.

Свидетель А.Васильевич опроверг показания предыдущего свидетеля Кандича.

«С.Милошевич: Известно ли вам имя некоего Кандича, который работал в вашей службе?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Я хочу вас спросить о заявлении Кандича, который утверждал, что на одном из заседании вы в бешенстве говорили о том, что Милошевич требует от генералов подписывать ему клятву личной верности. Верно ли это?
Свидетель: Нет, это ложь».

Были опровергнуты и другие показания Кандича.

Свидетель опроверг утверждение прокуратуры о существовании так называемой операции «Подкова» и много других утверждений прокуратуры.

А.Васильевич опроверг миф о существовании массовых преступлений. совершавшихся ЮНА в Косово. Свидетель показал, что после подобной информации, опубликованной в прессе, он выехал на место для расследования, и обнаружил, что это ложь. Согласно показаниям А.Васильевича, журналист «пытался оправдаться тем, что был введён в заблуждение, однако он даже не мог назвать лиц, от которых он их услышал».

Наиболее впечатляющий эффект произвели показания А.Васильевича в последний день его показаний. Несколькими днями ранее в зале суда свидетельствовал некий Слободан Лазаревич, представившийся сотрудником военной разведки Югославии. Его показания были чрезвычайно важны для прокуратуры, так как, в случае достоверности, давали прямые улики виновности С.Милошевича.

С.Милошевич попросил А.Васильевича подтвердить или опровергнуть утверждения свидетеля Лазаревича. Однако свидетель категорически заявил, что в его службе этот человек никогда не работал. На вопрос С.Милошевича, мог ли этот человек работать на каком-либо уровне службы, чтобы свидетель мог о нём не знать. «Это абсолютно исключается»- ответил свидетель.

* * * * *

Свидетель Будимир Бабович (13 и 16 июня 2003 года)

Свидетелем-экспертом по вопросам, связанным с полицией Сербии, прокуратура выбрала Б. Бабовича, и очень ошиблась. Это был один из самых неудачных свидетелей прокуратуры. Впрочем, то же можно сказать практически обо всех свидетелях-экспертах обвинения.

Несмотря на то, что свидетель представил себя как эксперт-полициолог, то есть специалист по научному изучению полиции, на перекрёстном допросе выяснилось, что этот титул свидетель … присвоил себе сам. Были выяснены и многие другие аспекты, дисквалифицирующие его как эксперта. Например, тот факт, что эксперт по полиции имеет образование в области ... французского языка и литературы.

Из стенограммы судебного заседания:

«С.Милошевич: Вы рассматриваете себя полициологом. Можете ли вы объяснить мне, кто это такой?
Свидетель: Полициолог – это учёный, который специализируется в исследовании полиции, который исследует науку о полиции. Эта наука существует в мире уже две декады, хотя не полностью и не достаточно признана.
С.Милошевич: Скажите мне, в каких университетах Европы эта дисциплина признана как наука?
Свидетель: Я не могу ответить вам.
С.Милошевич: Так как вы защитили диссертацию, вы должны знать, что является компонентами любой науки. Скажите, что является предметом и методом полициолгоии как науки? Я в первый раз слышу об этой науке и хотел бы узнать о ней побольше.
Свидетель: Много людей ничего не слышали об этом. Что касается метода, то используется сравнительный и исторический методы. Предметом науки является полиция, её институты, её развитие, деятельность, её место в обществе. (31)
С.Милошевич: Скажите, где вы получили этот титул полициолога?
Свидетель: Это не то, что вы можете получить. Есть люди, которые индивидуально специализируются в исследовании полиции и они называются полицологами.
[...]
С.Милошевич: Рассматриваете ли вы себя экспертом по вопросам полиции, учитывая тот факт, что вы получили образование по французскому языку, а защитили диссертацию на факультете политологии?
Свидетель: Я не могу сказать, рассматриваю ли я себя экспертом. Это могут сделать другие.
С.Милошевич: Но вы можете сказать рассматриваете ли вы себя экспертом по полиции.
Свидетель: Это было бы нескромным.
С.Милошевич: Какую учёную степень вы получили после защиты диссертации?
Свидетель: Я получил степень кандидата политических наук.
С.Милошевич: Скажите, учитывая, что вы по образованию учитель французского языка и защитили диссертацию по Интерполу, на каком основании вы рассматриваете себя экспертом, который квалифицирован объяснить структуру министерства внутренних дел Сербии, её организацию и методы работы, отношения с другими органами и т.д., когда вы не имеете абсолютно никакого формального образования, квалифицирующего вас для работы эксперта в данной области.
Свидетель: В отношении моих знаний пусть решат судьи, но я был главой национального бюро Интерпола с 1983 года и, безусловно, за время своей работы, я получил определённые знания о полиции.
С.Милошевич: Насколько я знаю, Интерпол связан с обменом различной информацией, касающейся работы национальных полиций. Верно ли, что вы никогда не проходили дополнительных образовательных курсов или повышения квалификации?
Свидетель: Да, это так.
С.Милошевич: Верно ли, что вы никогда не участвовали в оперативной работе полиции на местах?
Свидетель: Это тоже верно.
С.Милошевич: Скажите тогда мне, на основании чего вы рассматриваете себя компетентным представать здесь как эксперт по полиции Югославии?
Свидетель: Я не могу рассматривать себя компетентным. Это другие рассматривают меня компетентным.
[...]
С.Милошевич: В 1999 году вы написали книгу «Права человека и полиция Югославии». Вы утверждаете, что в Сербии в 1997 году было 150 тысяч полицейских. Я считаю, что автор должен быть ответственным за ту информацию, которую он представляет.
Свидетель: Я ответственен за информацию в определённых пределах. Что касается этой цифры, то она содержалась в бюджете. Он был опубликован в 1999 году. С тех пор никто не оспаривал это.
С.Милошевич: Всё что угодно могло быть опубликовано в газетах. Но я полагаю, что при написании книги вы должны проверять и представлять информацию, соответствующую действительности. На странице 83 вашей книги сказано, что в МВД Сербии служило 150 тысяч человек. Верно ли, что вы это написали?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Господин Бабович, известно ли вам, что в МВД Сербии никогда не работало более 34 тысяч человек, включая оба департамента безопасности. Это включало всех – и поваров, и секретарей-машинисток, всех. Почему вы в четыре раза увеличили количество сотрудников МВД? Как это совмещается с вашей предполагаемой квалификацией как эксперта по полиции?
Свидетель: Я сказал, то что сказал.
С.Милошевич: Откуда вы взяли эту цифру?
Свидетель: Из газет.
С.Милошевич: Из оппозиционных газет, надо полагать?
Свидетель: Я повторяю: я сказал то, что сказал.
Судья Мэй: Каков был источник той цифры, которую вы назвали, можете ли вы нам сказать это, доктор Бабович?
Свидетель: Ваша честь, источником был бюджет Республики Сербия.
С.Милошевич: Господин Бабович, вы прекрасно знаете, что в бюджете не указывается количество лиц, работающих в каком либо органе, но только сумма, ассигнованная на расходы этого органа. Единственная цифра, которую можно взять из бюджета – это сумма денег. Бюджет определённо не мог называть сколько сотрудников было в МВД. Известно ли вам об этом?
Свидетель: Да.
С.Милошевич: Есть ли у вас другое объяснение?
Свидетель: Нет.
[...]
С.Милошевич: Скажите, господин Бабович, какова была приччина такого гигантского искажения количества сотрудников МВД Сербии?
Судья Мэй: Нет, он не признал то, что вы сказали. Он сказал, что он назвал правильную цифру, а вы – неправильную.»

При дальнейшем рассмотрении «источников» знаний эксперта, С.Милошевич установил, что свидетель получал информацию из СМИ. При этом, свидетель добавил, что это были газеты и авторы, «которым он доверял».

Затем был рассмотрен пункт доклада свидетеля-эксперта, в котором говорилось, что полицейские, охранявшие здания дипломатических представительств, имели отличительные знаки МВД Сербии. (Следует опять подчеркнуть, что мелочность этого вопроса – кажущаяся. На самом деле, этот факт должен был доказать, что сербское МВД контролировало МВД федеральное и вторгалось в функции, относящиеся к исключительной компетенции федерации).

«С.Милошевич: В своём докладе вы утверждаете, что охранявшие посольства полицейские имели отличительные знаки полиции Сербии, в то время, как по закону безопасность дипломатических представительств являлась полномочием федеральной полиции. Давайте выясним это. Это всё верно. Однако, известно ли вам, что федеральное МВД официально запросило помощь МВД Сербии, потому в федеральном МВД не хватало персонала для обеспечения безопасности дипломатических представительств. И эти самые полицейские, которых предоставило МВД Сербии, были прикреплены к федеральному МВД и находились в подчинении федерального МВД.
Свидетель: Я не знал об этом.
С.Милошевич: Не является ли это ещё одним примером отсутствия ваших знаний по предмету?»

Неверно свидетель представил и внутреннюю структуру подразделений МВД. Согласно его экспертизе, каждое подразделение МВД состояло из 9 отделов. С.Милошевич показывает, что самое крупное подразделение насчитывало 6 отделов, другие – ещё меньше. На вопрос, как же свидетель мог утверждать, что каждое подразделение насчитывало по 9 отделов, свидетель ответил: «В соответствии с ходом их работы».

Растерявшись, что обвиняемый, против которого он пришёл свидетельствовать, начисто переиграл его по всем статьям в области «его» экспертных знаний, свидетель попытался искать объяснения и оправдания, которые явно пришли к нему в голову внезапно, и даже попытался найти их в критике решения Конституционного Суда Югославии (дескать, неправильно решил Конституционный Суд это дело). Провал свидетеля был столь очевидным, что вконец разнервничавшийся судья Мэй, ни разу не разрешивший до этого ни одному свидетелю (даже свидетелю-юристу) высказываться по вопросам права, внезапно изменил своим убеждениям.

«С.Милошевич: Господин Бабович, вы очевидно не являетесь экспертом по вопросам права. Мы не нуждаемся в вашем объяснении что Конституционный Суд сделал правильно, а что нет. Кто-нибудь другой, кто имеет соответствующую квалификацию, сделает это.
Судья Мэй: Вы не можете останавливать свидетеля дающего свои показания такими комментариями. Если он хочет сказать о Конституционном Суде, конечно, он может. (К свидетелю): Продолжайте, пожалуйста, господин Бабович.»

Исходя из интересов и задач прокуратуры, свидетель-эксперт по полиции, кончено, не мог обойти вопрос о том, кому докладывали начальники служб государственной и общественной безопасности: министру внутренних дел или напрямую президенту (то есть С.Милошевичу) И естественно, доклад содержал информацию, на которой настаивает прокуратура. Вот только одно «но». В трибунале уже давал свои показания сам глава департамента государственной безопасности (свидетель Радомир Маркович) и он ответил на этот вопрос. Однако была и ещё одна тонкость, которую, читатель, надеюсь, помнит. Она заключалась в том, что в его письменных показаниях, действительно утверждалось, что он докладывал напрямую Милошевичу, однако во время своего свидетельства суду, свидетель отказался от этих показаний. Возникает вопрос, почему и каким образом свидетель-эксперт Бабович имел доступ к показаниям другого свидетеля, и почему он продолжает настаивать на противоположном, когда сам глава службы госбезопасности заявил, что докладывал министру, а не С.Милошевичу. Ответы на эти вопросы так и не получили своего ответа.

Свидетель был пойман на искажении текста документа (известном распоряжении президента о том, что на период подготовки закона о госбезопасности, глава службы госбезопасности руководствуется указаниями президента). Б.Бабович утверждал, что на основании именно этого распоряжения глава службы должен был, в обход министра, докладывать только президенту. С.Милошевич немедленно предложил свидетелю указать где в тексте этого распоряжения содержится указание всего того, что тот утверждает. Свидетель, конечно же, не смог найти, ибо там такого указания просто не было.

Провалив практически все тезисы своего экспертного доклада, свидетель начинает придумывать новые тезисы, как говорится, «на ходу», однако, это только усугубляет его положение. Защищаясь, свидетель начинает противоречить сам себе, и в конце концов, обращается за помощью к судьям.

«С.Милошевич: Господин Бабович, в своём докладе вы утверждаете, что президент республики имеет право вводить чрезвычайное положение. Однако я хочу спросить вас: вводил ли я когда-нибудь чрезвычайное положение?
Свидетель: Нет.
С.Милошевич: Следовательно, когда я был президентом, эта норма никогда на практике не применялась. Верно?
Свидетель: Вопрос в том, что произошло в 1991 году? Было ли это чрезвычайное положение без введения чрезвычайного положения?
С.Милошевич: Мне не известно о чрезвычайном положении в 1991 году.
Свидетель: Демонстрации в Белграде.
С.Милошевич: Да, был день демонстраций в Белграде, что из этого?
Свидетель: Насколько я знаю из показаний ваших тогдашних ближайших соратников, вы потребовали ввести чрезвычайное положение, и это не было сделано только потому, что члены президиума СФРЮ не согласились с этим.
С.Милошевич: Что ж, теперь вы начинаете давать показания обо мне, требующем введения чрезвычайного положения, а члены Президиума СФРЮ не согласились с этим... . Что я должен был иметь общего с членами Президиума СФРЮ, если минуту назад вы утверждали, что введение чрезвычайного положения находится в рамках полномочий президента республики? Не является ли это противоречием?
[...]
Свидетель: Ваша честь, неужели мы будем сейчас обсуждать события 1990 – 1991 годов?
Судья Мэй: Просто ответьте, как вы можете. Пожалуйста, доктор Бабович, если вы не можете ответить, просто скажите об этом.
Свидетель: Я не знаю.»

В своём экспертном докладе Б.Бавович, рассматривая вопрос о подотчётности органов власти, утверждал, что правительство не предоставляло своих ежегодных отчётов в парламент. При попытке выяснить, на основании чего свидетель делает такие заявления, оказалось, что свидетель, вообще-то точно не знает, были они представлены или нет.

«С.Милошевич: Известно ли вам, что в соответствии с законом, обязанностью правительства является представлять парламенту доклад о своей работе, по крайней мере, один раз в год. Естественно, это включает и доклад о состоянии внутренних дел.
Свидетель: Мне известно, что это предписано законом, но я не знаю, представляло ли правительство такой доклад каждый год.
С.Милошевич: Тот факт, что вы не знаете об этом, не может быть основанием для утверждения, что правительство не представляло отчётов парламенту, и что МВД в рамках правительства не отчитывалось перед парламентом.
Свидетель: Нет, это должно быть проверено.
С.Милошевич: Знаете вы об этом или не знаете?
Свидетель: Я не знаю.
С.Милошевич: Но вы утверждаете, что отчёты не представлялись?
Свидетель: Это то, что я сказал.»

* * * * *

Свидетель-эксперт Ева Табо (7 октября 2003 года)

Свидетелю-эксперту Еве Табо была поручена одна из важнейших задач – обеспечение доказательства самого тяжкого пункта обвинения – преступления геноцида. Однако сложность поставленной перед экспертом задачи была обусловлена объективными причинами: доказать ложное обвинение можно только с помощью фальсификации. Посмотрим, как свидетель (кстати, работник прокуратуры), выполнила свою задачу.

Из стенограммы судебного заседания:

«С.Милошевич: Мадам Табо, вы не анализировали данные за период времени между мартом 1991 года и декабрём 1995 года, так как у вас не было данных. Верно?
Свидетель: За этот период между 1991 и 1995 годами у нас не было источников произошедших изменений.
С.Милошевич: Это именно то, о чём я говорю. У вас не было источников, которые могли бы дать вам возможность провести сложный анализ по теме вашего доклада. Таких источников не существует. Верно ли это?
Свидетель: Верно.
[…]
С.Милошевич: А затем вы анализируете 7 муниципалитетов, а не 47 как заявлено в заголовке. Верно?
Свидетель: Это неверно. Я изучила 47 муниципалитетов. В дополнение к этому я взяла 7 муниципалитетов как пример. Эти 7 муниципалитетов входят в 47 муниципалитетов района дела Милошевича.
С.Милошевич: В параграфе 22 вы говорите: «Мы продолжали рассмотрение изменений этнического состава, сфокусировавшись на 7 избранных муниципалитетах, находящихся в районе дела Милошевича». Это новое открытие противоположной стороны. Это муниципалитеты Бейлина, Братунац, Брчко, Фоча, Сребреница, Вышеград и Зворник. […] Как вы выбрали эти 7 различных муниципалитетов? Почему вы выбрали именно их? Например, в Сараево было 175 тысяч сербов. В 1995 году вы сами знаете, сколько осталось. Как вы выбирали эти семь?
Свидетель: Эти муниципалитеты представляют наиболее затронутые муниципалитеты района дела Милошевича, и они были выбраны в соответствии с процентным изменением этнического состава между 1991 и 1997/98 годами. Таким образом, эти муниципалитеты показывают наибольшие изменения этнического состава. Это всего лишь представление, не все из них имеют наивысшую степень изменений.
С.Милошевич: Может быть, эти муниципалитеты представляют пример наибольших изменений на территории всей Боснии и Герцеговины?
Свидетель: Это так для района дела Милошевича. Но я думаю, если мы посмотрим на всю страну, они также будут входить в группу наиболее затронутых муниципалитетов. Но всё-таки, мой доклад касался района дела Милошевича.
С.Милошевич: То есть это те муниципалитеты, которые были отобраны господином Грумом (32) и его командой, не так ли?
Свидетель: В отдельных вопросах мы, конечно, обсуждали отбор. И я думаю, что были другие причины рассмотреть в моём докладе эти муниципалитеты. С демографической точки зрения я без всяких сомнений включила эти муниципалитеты в своё исследование.
С.Милошевич: Очень хорошо. Учитывая, что вы изучили ситуацию на всей территории Боснии и Герцеговины, мне интересно знать, мадам Табо, какой была бы картина, если бы вы исследовали все муниципалитеты. Например, муниципалитет Грахово, Дрвар, Гламоц, Петровац. В Грахово и Дрвар более 99 процентов населения были сербами до войны, а после 1995 года не осталось ни одного. Какие бы тогда выводы вы сделали?
Свидетель: Я хочу привлечь ваше внимание к тому факту, что я работала только с муниципалитетами района дела Милошевича. (...) Меня просили изучить только муниципалитеты района дела Милошевича.
С.Милошевич: Понятно. Таким образом, с демографической точки зрения, как науки, изучающей население, вы рассматривали только те муниципалитеты, которые были вам указаны так называемой прокуратурой. Считаете ли вы такой подход научным?
Свидетель: Я действительно изучила 47 муниципалитетов, указанных мне прокуратурой. Я сказала в самом начале, что я не видела никаких проблем, которые бы препятствовали мне сфокусироваться на районе дела Милошевича. Если бы меня попросили сделать доклад по всей стране, я бы сделала это.
С.Милошевич: В этом-то всё и дело. Вы хорошо знаете, что если вы взяли отдельный сегмент и рассмотрели его изолированно, то вы не учли всю картину и реальность в целом.»

С.Милошевич выясняет, что свидетель не является специалистом по образованию именно по демографической статистике. Она стала изучать всё это «на ходу», когда перешла на работу в прокуратуру Гаагского трибунала.

«C.Милошевич: Скажите, написали ли вы хотя бы одну научную работу или приняли участие хотя бы в одном научном проекте, который бы предусматривал детальное знание демографической статистики?
Свидетель: Если вы думаете... Я думаю, что за всю свою жизнь я написала 13 аналитических докладов, представленных здесь. Некоторые из них основывались на переписях. [...] Эти доклады никогда не публиковались, кроме как в рамках трибунала, но многие из них были представлены как свидетельства в ряде процессов. И я думаю, это достаточно большой опыт, на который я могу сослаться сегодня.
С.Милошевич: Мой вопрос был: занимались ли вы этой проблематикой до того, как вы стали здесь экспертом. Вы ответили, нет. Не так ли?
Свидетель: В тех публикациях, которые у меня были до этого, конечно использовались другие методы, чем те, которые использовались здесь.
С.Милошевич: Хорошо. Это то, что я хотел выяснить. Занимались ли вы когда-либо этнодемографическими вопросами?
Свидетель: Лично я (!) нет.
[...]
С.Милошевич: Какие признаки во время переписи в Югославии рассматривались как существенные для определения этнической принадлежности?
Свидетель: Во время переписи задаётся один единственный вопрос. Респонденты сами идентифицируют свою этническую принадлежность. [...] Я лично считаю, и многие думают, как я, что этническая принадлежность – это вопрос самоидентификации личности.»

С.Милошевич показывает, что в югославских переписях населения всё было намного сложнее, чем пытается представить мадам Табо. Для анализа этнического состава страны, по переписям населения проводились анализы родного языка, религии и многих других признаков. С.Милошевич спрашивает, проводила ли эксперт анализ по данным критериям. Свидетель даёт отрицательный ответ, и добавляет, что это было сделано … умышленно! «Я не сделала этого потому, что лучшим определением этнической принадлежности является самоидентификация».

Квалификация свидетеля наглядно демонстрируется её реакцией на ряд фундаментальных, методологических вопросов С.Милошевича.

«С.Милошевич: Основным источником вашего доклада была перепись населения Югославии 1991 года, которая являлась всеобъемлющей и достоверной информацией. Вы также использовали информацию регистраторов ОБСЕ 1997/1998 года. Какова была главная методологическая проблема для совместного использования этих источников, учитывая, что они достаточно неравные?
Свидетель: Я не понимаю точно, что вы имеете в виду? Не могли бы переформулировать ваш вопрос?»

Следует сказать, что абсолютно все эксперты прокуратуры столкнулись с этой проблемой. Все эксперты обвинения не могут ответить на методологические вопросы, так как они все не могут быть экспертами. В их работе просто нет научной методологии, у них есть только задачи, поставленные прокуратурой. Именно поэтому они и не могут ответить на методологические вопросы.

Свидетель, вероятно, в самом деле, не поняла формулировки вопроса (ответ: «Не могли бы переформулировать ваш вопрос» является классическим ответом, рекомендуемым прокуратурой в случае непонимания вопроса вообще). Даже после переформулирования вопроса свидетель пустилась в «объяснения» сложности процесса. Но ведь С.Милошевич именно об этом её и спрашивал: «Как вы решили проблемы, связанные с этими сложностями?» Свидетель была вынуждена воспользоваться вторым классическим правилом: не понял вопроса – отвечай на другой, как если бы, в связи со сложностями перевода, понял не то. Вот только вся эта картина продолжается со всеми прокурорскими «экспертами» как заезженная пластинка.

«С.Милошевич: Известен ли вам, процент ложной персональной самоидентификации во время переписи 1991 года и при регистрации голосования в 1997/98 годах?
Свидетель: Я не знаю точной цифры.
С.Милошевич: В соответствии с информацией наших демографов, процент ложной самоидентификации и регистрации на голосовании варьируется от 30 до 40 процентов.»

Свидетель была загнана в угол. Состояние цугцванга. Любой ответ ведёт к поражению. Ответ «я не знаю» показывает, что свидетель недостаточно квалифицирован для того, чтобы выступать экспертом по данному вопросу. Ответ «я знаю» является признанием того, что «экспертиза» построена по негодной системе. Свидетель дважды подчёркивала, что считает наилучшей самоидентификацию, и при этом не знает, что, ложный процент такой самоидентификации составляет до 40 процентов!

«С.Милошевич: Можете ли вы дать точную информацию об изменениях этнического состава населения между 1991 и 1995 годами, когда была война. Например, возможно ли было установить, что эти изменения произошли, скажем, между 1991 и 1992 годами, или между 1991 и 1998?
Свидетель: Источники, которые я изучила и обобщила – это источники до 1991 года и после 1997/98 года. У нас не было информации, чтобы понять, какие изменения произошли год за годом или месяц за месяцем. Тем не менее, я считаю, что такие изменения этнического состава произошли после войны. (...) Такие драматические изменения этнического состава не могли произойти после войны. Они произошли во время войны.
С.Милошевич: Я могу привести вам пример, говорящий о противоположном. Я думаю вам известны драматические изменения сербского населения после Дейтона.
Свидетель: Да.
С.Милошевич: А ведь это произошло после войны.»

С.Милошевич привлекает внимание к тому факту, что свидетель проводит сравнение с помощью абсолютных цифр, в то время, как относительные цифры примерно равны как в отношении сербов, так и в отношении мусульман. Для статистика выбор работы с абсолютными цифрами в такой ситуации является очевидной и сознательной манипуляцией. Кроме того, для любого, знакомого с этнической ситуацией в Боснии (а свидетель заявляет себя экспертом именно в этой области) прекрасно известно, что в данном районе мусульмане имели численное превосходство, поэтому применение в этой ситуации именно абсолютных цифр является двойной манипуляцией!

«Свидетель: Главным выводом моего доклада является то, что мусульмане страдали больше всех.
С.Милошевич: Что значит этот маленький сегмент из 7 муниципалитетов, которые вам дали для анализа прокуратурой, по сравнению со всей страной? Давайте возьмём другие районы, где сербов было большинство. Какой вывод вы сделаете в этом случае?
Свидетель: Я думаю, что это, в высшей степени, гипотетический разговор.
С.Милошевич: Он не гипотетический, мадам Табо. В Грахово 99 % населения составляли сербы, а сейчас там не осталось ни одного. И вот эти цифры, действительно, драматические. Посмотрите на 157 страницу вашего доклада. Брчко. Изменение мусульманского населения плюс 83, 5 % (1991-1997 годах), а сербы минус 97,8 %. Таким образом нам представляется откровенная манипуляция, основанная не на объективности, а на избирательном подходе.
Судья Мэй: Я не понял вопроса. Не хотите ли вы сказать, что применялся избирательный метод в статистике. Это то, что вы пытаетесь сказать?
С.Милошевич: Именно так. И я не пытаюсь сказать, что он был избирательным. Я утверждаю, что противоположная сторона совершила манипуляцию.
Судья Мэй: Да, да. Мы слышали всё это раньше. [...]
С.Милошевич: Мадам Табо, минуту назад вы сказали, что в этих муниципалитетах, этнический состав подвергся наибольшим изменениям. Именно это стало для вас более важной причиной, чем отбор противоположной стороны. В соответствиии с вашей информацией, Бейлина, Братунац, Брчко, Фоча и т.д. не были наиболее затронутыми в смысле последствий, которые вы потом анализируете. Например, Грахово, Петровац, Дрвар и другие муниципалитеты, в которых 99 процентов этнического состава населения было изменено. На основании вашей собственной информации именно эти районы подверглись наибольшим изменениям.
Свидетель: Я сказала, что 7 муниципалитетов являются представлением наиболее «затронутых». Я не сказала, что они были наиболее «затронутыми». Это была лишь иллюстрация.
С.Милошевич: Вы не ответили на мой вопрос. Если вы сравните отобранные вами муниципалитеты с такими муниципалитетами, как Грахово, Дрваром, Петровац, какими бы были ваши выводы в отношении тех цифр, которые имеются в вашем распоряжении.
Свидетель: Мы должны более внимательно рассмотреть эти муниципалитеты... . Я думаю, только Петровац находится в районе дела Милошевича... Я не думаю, что Грахово или Дрвар находятся в районе дела Милошевича.
С.Милошевича: Вот именно в этом и состоит проблема.»

Доклад свидетеля Е.Табо был переполнен не только подтасовками и манипуляциями, но и откровенной ложью и даже … абсурдом. Так, свидетель-эксперт включил в состав беженцев тех лиц, которые покинули Югославию до войны в поисках работы, то есть, экономических мигрантов.

«С.Милошевич: Почему вы рассматриваете людей, которые покинули страну в поисках работы за рубежом, как беженцев?
Свидетель: Мы включили этих лиц в нашу статистику как беженцев.
С.Милошевич: Они не могут рассматриваться в качестве беженцев. Это тоже самое, если будете рассматривать беженцами, например, туристов. Разве для вас не ясно, что увеличение сербского населения на территории РС является результатом преследований и сокращения сербского населения на территории Боснии и Герцеговины?
Свидетель: Я не думаю, что мы показали что-то типа этого...»

Абсурд был столь очевиден, что не мог не вмешаться «друзья суда». Попытался вразумить свидетеля амикус куриа Стивен Кэй.

«С.Кэй: Если кто-нибудь стал экономическим мигрантом до 1991 года, в вашем докладе он не показывается как экономический мигрант, но как беженец.
Свидетель: Статистически говоря, это лицо рассматривается как беженец в связи с тем, что место его пребывания в 1991-1997/98 годах является другим.»

В связи с тем, что абсурд переходит все границы, вынужден вмешаться уже судья Робинсон.

«Судья Робинсон: Доктор Табо, известно ли вам определение беженцев по международному праву, в частности, по Конвенции о беженцах?
Свидетель: Да. Это юридическое определение. Мы его не использовали. Мы использовали своё собственное определение.
Судья Робинсон: Дело в том, что наиболее важным элементом определения беженца является страх преследования. Вы не учитывали это.
Свидетель: Нет, мы не учитывали мотивацию, потому что для нас это было невозможным на основе этих источников, которые мы имели.
С.Кэй: Таким образом, я хочу установить, что это была ваша личная интерпретация понятия беженца, чем понятие беженцев как таковых.
Свидетель: Могу я кое-что сказать?
С.Кэй: Да, вы можете ответить на вопрос. Именно поэтому я вам его и задал.
Свидетель: Это не моё толкование. Этот тот способ, который мы использовали в нашем статистическом исследовании. [...]
Судья Робинсон: Доктор Табо, вы рассматриваете людей, которые были перемещены войной внутри страны, или вне её. Всех тех, кто был перемещён за пределы страны, вы называете беженцами, независимо от той мотивации, которая была определяющей для этих людей, чтобы покинуть страну. Но лицо, которое покинуло страну по экономическим причинам, не обязательно могло уехать из-за войны. Не приводит ли это к ошибке в вашем анализе?»

Однако свидетель осталась непоколебимой. Что ж, это лишний раз доказывает не только её некомпетентность, но – и это главное – цели проведения подобных манипуляций.

* * * * *

Таковы свидетели обвинения в Международном трибунале по бывшей Югославии.
Однако удивляться нечему. Всё находится в непреодолимой логике: чтобы доказать ложные обвинения можно использовать только другую ложь.

Во второй части статьи цикла мы представим анализ собственно свидетельств, представленных в обоснование обвинения против С.Милошевича.

1 Мезяев Александр Борисович, кандидат юридических наук, доцент, заместитель заведующего кафедрой конституционного и международного права Академии управления, г. Казань. В течение нескольких месяцев наблюдал за процессом против Слободана Милошевича непосредственно в зале суда в Гаагском трибунале.
2 Работа над рукописью завершена в июне 2005 года.
3 В своём докладе СБ ООН в июне 2005 года президент Гаагского трибунала Т.Мерон заявил, что предполагаемое время вынесения приговора по «делу» Милошевича – конец 2006 года. Однако вряд ли эта дата будет временем вынесения окончательного приговора, ибо вероятно рассмотрение дела также и на апелляционном уровне.
4 См., например: Lescure K., Le Tribunal Penal International pour l’ex-Yougoslavie, Editions Montchrestien, Paris, 1994, p.59-87.
5 Текст предлагавшегося проекта см. в: Draft Convention on an International War Crimes Tribunal for the Former Yugoslavia, // The Alleged Transnational Criminal. The Second Biennal Unternational Criminal Law Seminar, ed. Atkins R.D., Martinus Nijhoff, International Bar Association, 1995, p. 30-50.
6 «Никто не может быть судьёй в своём собственном деле» – данный принцип является общим принципом права. Согласно статье 38 Статута Международного Суда ООН, общие принципы права являются источниками международного права, то есть обязательными его нормами.
7 См.: Verges J., Un Tribunal Illegal, // Gallos P.M., Verges J., L’Aratheid Judiciaire ou Le TPI, Arme de Guerre, L’Age d’Homme, Lausanne, 2002, p. 33.
8 См.: Tavernier P., Responsabilite penale? L’Action du tribunal penal international pour l’ex-Yougoslavie, // Kosovo and the International Community. A Legal Assessment, ed. by Ch. Tomuschat, Kluwer Law International, The Hague, London, New York, 2002, p.172-173.
9 См.: Opening Statement of the Prosecution, // Стенографический отчёт заседания от 26 сентября 2002 года.
10 См.: Cavoski K., Juger l’Histoire, // Apartheid judiciaire , p. 77-89.
11 Полностью с текстом выступления С.Милошевича на русском языке можно ознакомиться в книге: «В чём обвиняют Югославию?», Институт социально-политических наук РАН, М., 2002, с.222-353.
12 См.: Decaux E., La Conference de Rambouillet. Negotiation de la derniиre chance ou contraint illicite?, // Kosovo and the International Community. A Legal Assessment, ed. by Tomushat Ch., Kluwer Law International, The Hague, London, New York, 2002, p.61.
13 Цит. по: Gallois P.M., Un tribunal - arme de guerre, // L’Apartheid judiciaire p.15.
14 Главный прокурор процесса.
15 Председатель судебной палаты, рассматривающей «дело» С.Милошевича в 2001-2004 гг. После смерти Р.Мэя председателем палаты стал П.Робинсон.
16 С. Милошевич, конечно, иронизирует. Показания свидетеля убедительно доказывают, что с памятью у него имеются явные проблемы. Те детали, о которых говорится в письменных показаниях, могут быть с трудом приписаны памяти именно свидетеля.
17 Так называют свидетелей из ближайшего окружения обвиняемого.
18 См.: Prosecutor v. Dragen Erdemovic, Indictment of 22 May 1996.
19 См.: Prosecutor v. Erdemovic, Trial Chamber’s Sentencing Judgment of 29 November 1996.
20 См.: Prosecutor v. Erdemovic, Appeals Chamber’s Judgment of 7 October 1997. Интересно отметить, что все пять судей Апелляционной Палаты приложили к своему общему решению каждый по своему отдельному или несогласному решению! В совокупности, эти приложенные несогласные мнения по объёму в 10 раз (!) превышают их общее решение.
21 См. дело Prosecutor v. R.Krstic. В конце 2004 года генерал Р. Крстич был приговорён к 35 годам лишения свободы.
22 Имеется в виду армия мусульманского правительства Боснии и Герцеговины.
23 Командующий бригадой армии Боснии и Герцеговины в Сребренице.
24 Во время Обвинительной Части процесса около половины свидетелей давали свои показания под кодовым номером из-за ширмы.
25 Один из ведущих прокуроров в «деле» С.Милошевича. Ответственный за Косовскую часть обвинения.
26 Материалы закрытого заседания опубликованы в связи со специальным решением суда после раскрытия личности свидетеля С-061.
27 Один из ведущих прокуроров процесса. Ответственная за Боснийско-Хорватскую его часть.
28 См.: Prosecutor v. Milan Babic, Annex A to the Joint Motion for Consideration of Plea Agreement Between Milan Babic and the Office of the Prosecutor Plea Agreement of 22.01.2004.
29 См.: Prosecutor v. Milan Babic, Sentensing Judgement of 29.06.2004, para 102.
30 Предыдущие свидетели отрицали этот факт. Во время перекрёстного допроса А. Васильевич этот факт подтвердил.
31 С.Милошевич не продолжает развивать эту тему, но ясно, что свидетель отделался отговоркой. Используя логику ответа свидетеля, изучение любой вещи в мире может составить отдельную науку. (Вспоминается наука «кремленология», в своё время существовавшая на Западе.)
32 Ведущий прокурор процесса, ответственный за боснийскую фазу.

Главная         Биография         Статьи            Акции           Искусство           Форум         Гостевая        Ссылки